Если мы сознательно и ответственно участвуем в Литургии, воспоминание о прощении, которое дает нам Бог, рождает в нас стремление нести прощение в мир: «Вкушая хлеб и вино, мы вспоминаем тело, ломимое за нас, врагов Бога, и кровь нового завета, заключенного с нами, нарушившими завет. Но было бы большим заблуждением трактовать Евхаристию исключительно как таинство Божьих объятий, в которых нам посчастливилось оказаться. Благодать Божью может принять лишь тот, кто готов быть ее посланником; то, что происходит с нами, должно совершаться и нашими руками. Побывав в объятиях Бога, мы должны впустить в себя Других – в том числе и своих врагов»
[106].
Прощение производит в человеческом сердце способность благодарить за все, что происходит в жизни, входить в Евхаристическое измерение мира и через это – в глубокое и подлинное общение с Богом.
Творческая сила прощения
Плоды прощения – принятие, доверие, свобода, смирение, благодарность. Можно сказать, что прощение творит нового человека. В событии прощения происходит преображение личности, а не только восстановление справедливости.
Размышляя о сочинении Блаженного Августина «Исповедь», известный философ Жак Деррида
[107] отмечает разницу между признанием факта и признанием вины: «Когда я прошу о прощении, когда я признаю вину, я не сообщаю о фактах. Я могу кого-то убить, я могу захватить самолет и сообщить об этом; это не признание. Оно становится признанием, только когда я прошу прощения и, согласно традиции, когда я обещаю раскаяться, то есть улучшиться, любить, превратить свою ненависть в любовь и сделать это из любви. Это не вопрос о знании. Дело не в том, как сделать так, чтобы другие люди узнали о том, что случилось. Дело в том, чтобы изменить себя, преобразовать, трансформировать себя. Именно это Августин, возможно, и называет „творить истину“. Не сообщать истину, не информировать, но творить, производить истину»
[108].
Творить истину – значит открывать себя самого любви. Это творчество начинается личным усилием и достигает полноты в Церкви. В таинстве Евхаристии, причащаясь Телу и Крови Господа, мы становимся соборной личностью, существуем уже не отдельно друг от друга, но едино во Христе. Церковь – начало нового творения, заря Царства Небесного. В Литургии мы учимся жизни будущего века и узнаем, что Бог хочет, чтобы мы вполне отдавали себя Ему и Другому и с доверием принимали Его и Другого, что невозможно вне практики прощения.
Прощение – реальность будущего века, нового неба и новой земли. Оно творит нового человека и новую жизнь внутри ветхого мира.
Прощение – жизнь в Царстве
Когда мы говорим о Царстве Небесном, нам вспоминается дивная картина из последних глав Апокалипсиса: Небесный Иерусалим, пронизанный светом город, где растет древо жизни и текут реки воды живой. При этом мы понимаем, что это лишь один из образов Царства. Царство Божье повсюду, где Бог царствует. Оно может открываться уже на земле, в самых неожиданных местах.
Фильм Стивена Фрирза
[109] «Филомена» основан на подлинной истории, даже имена главных героев там сохранены. Филомена разыскивает своего сына, которого родила пятьдесят лет назад в монастырском приюте. Мальчика отдали в приемную семью, и она ничего не знает о его судьбе. Филомене помогает журналист Мартин.
В финале фильма выясняется, что монахини обманывали женщину и скрывали от нее правду о ребенке. Мартин, человек неверующий, носитель светской этики, гневно обличает их, тогда как христианка Филомена прощает тех, кто лишил ее возможности встретиться с сыном. В этот момент мы видим, как торжествует правда Божья внутри обычной жизни, полной несовершенства и греха. Фрирз не случайно называет фильм именем главной героини: Филомена – греческое имя, образованное от слов φιλέω(любить) и μένος (сила).
Прощение позволяет нам, оставаясь в мире, быть подданными Царства. Дар прощения – возможность прямых и простых отношений с Богом, не разрушимых никакими жизненными обстоятельствами.
Этти Хилессум
[110], голландская учительница, христианка, во время нацистской оккупации работала добровольцем в пересыльном лагере Вестерборк. Затем она и ее семья были арестованы. Вместе с другими евреями она погибла в Освенциме в 1943 году.
В 1941–1942 годах Этти вела дневник, в котором она часто прямо обращается к Богу. Глядя на реалии концлагеря, она ясно понимает, что сегодня Бога изгоняют из мира. Можно просить Его о помощи, но гестаповцы, собаки, колючая проволока никуда не исчезнут. И она делает удивительный вывод. Если Богу нет места в этом мире, надо дать Ему место в своем сердце: «Я помогу Тебе, Господи, не угаснуть во мне. Сейчас мне предельно ясно одно: это мы должны помогать Тебе, а не Ты нам, и таким образом мы поможем сами себе. Единственное, что мы можем спасти в это время и что действительно имеет значение, – это маленький кусочек Тебя в нас самих, мой Бог».
Этти понимает спасение Бога в себе как взращивание прощения и смирения: «Единственное нравственное обязательство – это вспахивать в себе просторные поляны внутреннего мира и постепенно расширять их, пока эта мирность не перекинется и на других. Чем больше мира будет в людях, тем больше будет его и в этом взбудораженном мире».
Прощение – возможность предоставить место Богу в своем сердце. Поэтому оно особенно важно в те времена, когда Он изгоняется и вытесняется из мира.
Послесловие
Мы хотим завершить наш разговор о прощении коротким стихотворением и небольшим комментарием к нему.
Иосиф Бродский
На столетие Анны Ахматовой
Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры острие и усеченный волос —
Бог сохраняет все, особенно – слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.
В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,
и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
затем что жизнь – одна, они из смертных уст,
звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.
Великая душа, поклон через моря,
за то, что их нашла, – тебе и части тленной,
что спит в родной земле, тебе благодаря,
обретшей речи дар в глухонемой вселенной.
У Бродского было немало оснований быть благодарным Ахматовой, но в юбилейном стихотворении он избирает одну тему – благодарит за слова прощения и любви. Он говорит о словах, звучащих из грубого и предельного страдания, вплоть до костного хруста и могильной ямы, о словах, которые возвратили дар речи немотствующей родной земле. Основываясь на этом, можно предположить, что он имеет в виду «Реквием», поминальную поэму в честь жертв террора, среди которых были друзья и близкие Ахматовой.
