Латинская пословица восходит к комедии Теренция «Самоистязатель» (II в. до Р. Х.), а затем эту мысль повторяют на разных языках разные авторы, в том числе и такие знаменитые, как Жермена де Сталь, Гете, Лев Толстой. С тем, что понимание, внимание, сочувствие помогают быть снисходительным и облегчают прощение, не поспоришь. Однако встает вопрос: а как тогда быть с непростительными вещами? С тем черным, которое, как его ни понимай, не станет белым? Разве мало на свете поступков, которые не имеют никакого объяснения и оправдания?
На этот вопрос убедительно отвечает Ханна Арендт. Она говорит о том, что прощение всегда носит личный характер, совершается в отношениях личностей, а потому оно может быть «объективно неправым»: «В извинении хотя и прощают вину, однако эта вина не стоит, так сказать, в средоточии действия; в центре стоит сам виновный, ради которого извиняющий прощает. Прощение относится лишь к личности и никогда к предмету. <…> Когда извиняют несправедливость, то извиняют тому, кто ее совершил, что, естественно, ничего не меняет в том, что несправедливость была несправедливой. Если выражение все понять значит все простить вообще имеет какой-то смысл, то это правило – которое вовсе не обязательно должно тут вступать в игру – относится не к содеянному, а к совершившей проступок личности»
[17].
Ханна Арендт говорит здесь о том парадоксе прощения, который является и в христианском правиле разделения греха и грешника. Несправедливость, грех, преступление, зло непростительны. Как бы мы ни входили в трудные обстоятельства и психологические тонкости, у нас никогда не появится твердых разумных и нравственных оснований для оправдания убийства, изнасилования, клеветы или воровства. Но всегда существует возможность простить (принять) того человека, который совершил непростительное (неприемлемое) действие.
Каковы бы ни были оттенки понимания пословицы «Понять – значит простить», мы можем быть ей благодарны уже за то, что она указывает нам на связь понимания и прощения: прощение предполагает работу ума и сердца, направленную на понимание человека, причинившего нам зло.
«Простить – значит забыть»
Это изречение столь же распространено, сколь спорно. Выбор между памятью и забвением в ситуации вины и обиды стоит очень остро. Как можно забыть о предательстве, разрушившем жизнь человека? Или о врачебной ошибке, которая убила ребенка? Или о преступлениях, оставивших страшный след в истории и генетической памяти целых народов? Не будет ли забвение в этом случае новым преступлением?
Об этом убедительно говорил Эли Визель, побывавший в Освенциме и Бухенвальде, выживший и много потрудившийся ради сохранения исторической памяти о холокосте. Он утверждал, что правосудие без памяти становится несправедливым, ложным, и уравнивал по степени безнравственности забвение прошлого с преступлениями, совершенными в Освенциме. С точки зрения Эли Визеля, забвение – окончательная победа врага.
Или другая ситуация, не столь масштабная и трагичная. Предположим, что речь идет только обо мне и я очень хочу простить кого-то, не желаю ему никакого зла, даже, наоборот, молюсь за него и прошу Господа о его спасении, но все же не могу забыть травматические события, связанные с этим человеком. Означает ли это, что я живу в непрощении?
В поисках ответа на такие вопросы мы придем к мысли, что прощение – это процесс, протекающий во времени, обладающий своей логикой и лишь отчасти зависящий от нашей воли. Психолог Марина Филоник выделяет следующие этапы и/или условия прощения
[18].
• Честность и осознанность. Правда в том, что я обижаюсь.
• Желание простить. Я не помойка. Помойка у меня внутри, и я не хочу ее иметь.
• Попытка понять другого. Увидеть дальше своего носа.
• Прощение в контексте вечности. «Не осуди его, Господи!»
• Попытка посмотреть на человека глазами Бога. Встреча с Любовью.
Нам процесс прощения видится несколько иначе. Нисколько не подвергая сомнению ценность и необходимость богословских условий прощения (четвертого и пятого), мы считаем, что для христианина они строят горизонт прощения на всех его стадиях, от первой болевой реакции на обиду и до полного примирения, а для нехристианина эти аргументы просто не звучат. Тем не менее по непостижимой милости Божьей даже для людей, не знакомых с Евангелием и далеких от Церкви, опыт прощения возможен и реален.
Нам видится, что человек, совершающий работу прощения, должен пройти следующие стадии:
• Признать свои чувства: осознать свои негативные эмоции и дать им выход.
• Назвать вещи своими именами: понимание, размышление, анализ.
• Отпустить: прощение в узком смысле, отказ от обиды и обвинения.
• Жить на расстоянии: успокоение, исцеление памяти.
• Примириться: восстановить общение, забыть вину.
Процесс прощения начинается с признания своей раны и своих негативных чувств. Если мне хочется сохранить идеальный образ себя («Я – настоящая христианка, а христиане не обижаются, значит, и я должна быть выше этого. Я не обижаюсь. Просто уж очень она противная, эта NN, но такая она есть…»), у меня нет возможности работать над освобождением от разрушительных эмоций, которые от того, что мы их не признаем, не исчезают. Мы уже говорили о том, что Псалмы возмездия – это удивительный пример честности и смирения: человек, испытывающий гнев, ярость, обиду, злость, искренне изливает их перед Богом. Бога обмануть нельзя, скрыть от него нашу нечистоту не получится. Освобождение от греха начинается с его признания, а стяжание духа прощения – с осознания обиды и гнева.
Второй шаг – назвать вещи своими именами. Совершить переход от привычного и безответственного «он меня раздражает» к «я раздражаюсь», от «она меня обижает» к «я обижаюсь» нелегко, это потребует осознания и внутренней работы.
Нина, мать троих взрослеющих детей, сильно страдала, когда сын и дочки поздно возвращались от друзей или с прогулок, не сообщали по телефону о перемене своих планов и т. п. Провожая их в школу или в университет, она всегда спрашивала: «Когда ты будешь? В котором часу тебя ждать?» Если дети задерживались, ожидая их возвращения, она вспоминала факты криминальной хроники, тревожилась, не находила себе места от беспокойства. Когда они возвращались, напряжение часто разрешалось упреками, перерастающими в конфликты. Однажды на материнские «Неужели так трудно позвонить? Почему ты со мной совсем не считаешься? Откуда такая жестокость? Ведь я же беспокоюсь за вас!» сын ответил: «Мама, твоя тревога – это твоя проблема. Ее можешь решить только ты сама». Возмущению Нины не было пределов. Через некоторое время она решила обратиться к психологу, чтобы разрядить напряженность в семье. Во время работы наступил момент, когда Нина поняла, что в словах сына, показавшихся ей такими грубыми и безжалостными, была правда: можно создавать идеальные условия и стремиться устранить все внешние поводы для беспокойства, но, если не работать с тревожностью, она все равно будет проявляться.
