– Будем считать, что это в честь нас, – решил Даня. Я только улыбнулась. В детстве, когда мы вместе гуляли, он всегда говорил, видя салюты, что их запускают в честь него. А теперь – в честь нас.
3.10
Напоследок вспыхнув огненным цветком, оставившим после себя след в небе, фейерверк погас, и мы, наконец, приступили к ужину.
– Ну как, вкусно? – спросила я. Внутренняя бабушка снова умилялась.
– Ничего так, – прожевав, сообщил он.
– Что значит – ничего? – возмутилась я. – Должно быть очень вкусно!
– Вкусно-вкусно! – рассмеялся он. – Не зря я столько терпел. Ты неплохая жена, Сергеева.
– Что значит неплохая? – фыркнула я. – Я отличная жена!
– Моя жена, – как бы невзначай заметил Матвеев, поднося вилку ко рту.
Я даже ругаться на него не стала – внутренняя бабушка радовалась тому, как кушает Данечка. А еще больше она радовалась, когда Данечка мыл посуду, а я сидела на высоком табурете у барной стойки и разглядывала его спину. Глупое занятие, но радости оно приносило немало. Только вот едва он закончил и повернулся ко мне, как хорошее настроение испарилось. Я вспомнила о разговоре, который так малодушно откладывала.
– Сядь сюда, – попросила я его, и Матвеев тут же оказался напротив меня за барной стойкой.
– Что такое, Даш? – удивленно спросил он. После ужина Даня был довольный, как кот, которому перепала упаковка сметаны.
– Хочу поговорить с тобой, – вздохнула я.
– Я опять сделал что-то не то? – тревожно спросил он.
– Не знаю. Может быть. После университета я виделась с Савицким, – начала я, и Матвеев тут же вскипел.
– Я так и знал, что что-то произошло! – с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на крик, сказал он. – Что ему от тебя было нужно? Ты в порядке? Он тебя не тронул?
– Нет, Дань, все хорошо. Я в порядке. Почти в порядке. Савицкий показал мне одно интересное фото, и я хотела спросить, что это значит, – ответила я тихо.
– Какое фото? – не понял он.
Это нужно было сказать, и я сказала, заставляя себя смотреть в его глаза:
– Ты и Серебрякова. Лежите в одной постели. Плечом к плечу. На тебе нет футболки. Она – в откровенном халатике. Это было селфи, которое делала Каролина. И вы выглядели как парочка.
– Что? – недоверчиво спросил Даня. – Ты сейчас серьезна?
– Как никогда. Савицкий рассказал, что решил поиграть с тобой и Каролиной, потому что у него от ревности поехала крыша. Ему прислали это фото – и не только это – и сказали, что ты и Каролина переспали. И тогда Влад решил отомстить. За себя и за меня.
– Какой… благородный, – сквозь сжатые зубы произнес Матвеев. – Мстил за предательство, значит? Что этот урод тебе еще сказал?
– Просил прощения за свое поведение.
– Простила его?
В его голосе было столько холода, что мне стало не по себе.
– Нет, – мотнула я головой.
– Поверила ему?
Даня все так же пытался контролировать себя, чтобы не закричать, но я видела, как от гнева раздуваются ноздри и как опасно блестят серые глаза. Он не кричал, не швырялся предметами, не бил рукой о стену, но мне стало страшно – столько незримой ярости, исходящей от него жаркими волнами чувствовала я. Я боялась не его – а за него. За то, что он снова сорвется и натворит дел.
– Я хочу верить тебе, – призналась я. – Объясни, что это было. Когда ты рассказывал обо всем, что случилось, не говорил, что лежал с Каролиной в одной постели.
– Ты сомневаешься во мне, что ли? – приподнял он бровь.
Я молчала. И куда только делась романтическая атмосфера?.. Остались только боль и ярость.
– Даша, ты стала сомневаться во мне после того, как Савицкий прибежал и наплел тебе какую-то дикую чушь? – продолжал Даня отстраненно-спокойным голосом, который я не узнавала. – После того, как я рассказал тебе обо всем и искренне ответил на каждый вопрос? Ты действительно стала во мне сомневаться?
– Я не хочу в тебе сомневаться, – покачала я головой. – Но я все еще пытаюсь переварить то, что узнала ночью. Пытаюсь разобраться в себе. Пытаюсь понять, что делать. Я могу улыбаться и смеяться в ответ на твои шутки, но мне все еще тяжело, я все еще ошеломлена. Такие вещи не проходят бесследно, Дань. – Я глубоко вдохнула. – А Савицкий выбрал удобное время и удобные слова, которые задели меня. Напугали. Я должна была сказать тебе о нем сразу же, как пришла домой, но не могла сделать этого. Только сейчас решилась. Прости, я не хотела обидеть тебя своим недоверием. Но мне важно было рассказать об этом тебе. И важно услышать твои слова.
Я была искренней.
Потерянной.
И все еще до умопомрачения влюбленной.
Даня резко встал – так, что его табурет едва не упал на пол. Сколько бы он ни пытался выставить себя человеком разума и логики, но эмоций и внутреннего огня ему было не занимать. Вспыльчивость, порывистость, гордость – все это оставалось при нем. Все это оставалось частью его.
Я думала, Матвеев, разозлившись, уйдет или схватит со стола вазу и разобьет ее, но он не стал этого делать – лишь стянул кошачьи ушки и запустил пальцы волосы, словно в отчаянии, а потом опустил руки и замер.
Я прикрыла глаза – слишком устала от всего. И вдруг вздрогнула – Даня подошел ко мне со спины и неожиданно мягко обнял за плечи, сцепив пальцы правой руки на запястье левой.
– Я хочу, чтобы ты верила мне, – хрипло прошептал он, зарывшись лицом в мои волосы.
На его объятия и шепот во мне тотчас откликнулся каждый нерв, натянутый до предела. Я чувствовала жар его дыхания, а мое дыхание незаметно участилось. От его объятий стало теплее, и мне казалось, что на нас сверху льется волшебный свет.
– А я хочу, чтобы ты верил мне, – ответила я. – Не Каролине и не кому-то другому. Мне.
– Верю, девочка, – прошептал Даня, мягко целуя мое лицо сквозь прядь волос: в висок, скулу, щеку, линию подбородка, задерживаясь губами на шее и заставляя невольно запрокидывать голову.
3.11
В этих поцелуях – то ли воздушных, то ли огненных – не было обжигающей страсти, но при этом в них было столько личного и запредельно откровенного, что голова пошла кругом. Когда его пальцы убрали мои пряди, а губы коснулись ямочки над ключицей, во мне вспыхнуло желание быть с ним.
– И я тоже… Верю, – с трудом вымолвила я, чувствуя восторг и смятение одновременно. И сама не поняла, как мои пальцы оказались в его волосах.
Он отстранился от меня так же неожиданно, как и обнял, заставив возмущенно закусить губу, развернул высокий барный стул – так, чтобы мы оказались лицом к лицу, и сказал:
– Хочу прояснить все раз и навсегда, Даш. Я не знаю, когда Каролина успела сделать фотографию, о которой ты говорила. Скорее всего, когда я спал в номере отеля, куда мы пришли пьяными. Она легла рядом и сделала селфи.
