— Если мы когда-нибудь расстанемся, я умру, — заявила я как-то ночью, прижимая его к себе.
— Не надейся, что я тебя отпущу, — с тихим смехом ответил Том, даже не думая принимать мои слова всерьез. Я же была серьезна, как никогда. Потому что жизни, другой жизни, в которой его вдруг не станет, для меня не существовало.
— Ты меня любишь? — Привстав на локте, я пыталась разглядеть его лицо в темноте. Он все еще улыбался, мягко и легко. «В его жизни всегда все было легко», — с внезапной злостью подумалось вдруг. Испугавшись собственных мыслей, я нырнула под его руку, утыкаясь в плечо носом.
— Ты в этом сомневаешься? — тихо-тихо спросил он.
— Единственное, в чем я сомневаюсь, — в собственном душевном равновесии, — нервно фыркнула я, пытаясь заставить себя перевести все в шутку.
Глава двадцать седьмая
Я постоянно мерзла. Этот декабрь определенно оказался самым холодным на моей памяти. С неба то и дело срывались редкие снежинки, тая по пути на землю. Город оделся в зеленое и золотое, а из окон и витрин то и дело выглядывали добродушные старички в красных шубах. Все вокруг готовилось к празднику, а мне было холодно.
Подув на ледяные руки, я отложила книгу и посмотрела в окно. Холодно. Как внутри, так и снаружи. И отогреться не получается, как ни старайся. В камине вспыхнуло полено, рассыпаясь на тысячи мелких искр, — моя прихоть, которой Том потакал. Раньше камин никогда не разжигали. Странные люди. Зачем заводить его, если не собираешься пользоваться? Поплотнее закутавшись в шаль, я подвинулась поближе, протягивая руки к огню. Черт, почему так холодно?!
— Да, да! Я помню! Никакого черного галстука*. Конечно, Агнесс, может, хватит напоминать об этом каждые пять минут?
Том вошел в комнату, улыбнулся мне и сел на диван рядом.
— Да, конечно, на двоих. Странный вопрос. Да. От тебя-то уж точно. Хорошо. Хорошо. Хорошо! До встречи.
— Она боится, что ты пропустишь церемонию? — С готовностью юркнув под поднятую руку, я уютно устроилась на его груди, запуская руки под свитер. Он вздрогнул и тут же накрыл мои ладони своими поверх ткани.
— Переживает, что я вдруг забуду про дресс-код и приду в смокинге, — отмахнулся Том, вытягивая ноги к огню.
— Интересно, с чего бы это? — задумчиво пробормотала я, хитро поглядывая на него снизу вверх. На прошлом вечере, посвященном благотворительной кампании, мы, по мнению Агнесс, выглядели слишком неофициально. Действительно, рубашка, свитер и брюки явно не вписывались в общий стиль мероприятия, а мое безразмерное платье и ботинки и вовсе вызвали массу критики. Можно было, конечно, признаться, что мы забыли и приехали в последний момент, и то, потому что Том был одним из главных действующих лиц. Но это слишком резко отдавало пренебрежением. Пришлось списать все на необходимость пребывать в образе перед новым проектом. Да, кто-то не бреется месяцами, а кто-то просто не надевает костюм.
На этот раз ошибки быть не могло. Вечер, посвященный итогам театрального года, выбор интернет-пользователей, эдакое превью перед Лоуренсом Оливье, открывал сезон лондонских наградных церемоний, подводящих итоги. Еще несколько подобных мероприятий, и следующие уже «Золотой глобус» и BAFТА в новом году. Можно будет отдохнуть и расслабиться на рождественские каникулы. По поводу которых, кстати, у нас все чаще возникали ссоры.
Семья Тома отправлялась в Австрию, а я не хотела проводить с ними одиннадцать дней. Я вообще не хотела проводить с ними время. Мы виделись лишь однажды, на ужине, куда буквально силком затащил меня Том. Чопорный, сухой до хруста на зубах, он стал настоящим испытанием. Особенно учитывая, что окружавшие меня люди, почти сплошь аристократы, были не знакомы. А туфли нещадно жали. Я даже тихонько снимала их под столом, пока длился обед.
И среди всего этого великолепия, которое, наверное, должно было ослепить меня, а вызывало лишь скуку, семья Хиддлстон ничем не отличалась. Возможно, эти люди были милыми и приятными, может, они были веселыми и остроумными, но выяснять это я не хотела. Мне было достаточно увиденного. Более чем. Снобы с застывшими улыбками, подставляющие щеки и целующие воздух. Пожимающие руки, едва касаясь пальцами. Снисходительно интересующиеся чужой жизнью с выражением вселенской скуки.
Я держалась. Не произнесла ни одного неосторожного слова. Улыбалась так, что свело челюсть, и за весь вечер выпила полбокала вина. Но едва мы сели в машину, я себе пообещала, что ноги моей в подобных местах больше не будет!
После той ссоры, когда мы высказали друг другу все, что накипело, расстраивать Тома не хотелось. Наши отношения снова шагнули на новый уровень, став теплее и нежнее, определенно, но при этом мы стали больше молчать. Боясь ранить друг друга, боясь сказать что-то не то, боясь оскорбить ненароком… И я до сих пор не решила, как к этому относиться. Потому что в этой тишине мне было холодно.
Лихорадочный психоз сменился заторможенным равнодушием, перемежаясь редкими, но ставшими уже привычными для нас обоих вспышками ревности. Иногда мне даже лень было вставать с кровати, и, пока Том работал, могла часами лежать в кровати, разглядывая потолок и думая обо всем на свете. Привыкшая постоянно быть в движении, в центре событий, я вдруг остро почувствовала свою ненужность.
Здесь мне нечем было заняться. Совершенно. Алекс почти не звонил, отписываясь, что все отлично. И уйти в сторону от управления «Утки», наверное, было назревшим решением. «Утка» без меня прекрасно справлялась, наглядно напоминая об избитой истине:
«Незаменимых нет». А вот справлялась ли без нее я? И не пыталась ли все это время себя обманывать, думая, что мир без меня замрет?
В Лондоне я тоже была лишней. Ни дел, ни увлечений. Ничего. Большая библиотека, которая была просто потрясающей, как ни странно, начала надоедать. За окном ведь не девятнадцатый век, чтобы коротать время за книгой и вышивкой. А после слов Тома, что я похожа на Элизабет Беннет, и вовсе захотелось отложить книгу куда подальше. В общем мы вернулись к тому, с чего начали, — мне было холодно.
Поэтому просьба Алекса приехать на выходные стала настоящим спасением от скуки. Я ждала пятницы и отъезда с не меньшим рвением, чем раньше ждала приезда в Лондон. Хотелось сбежать отсюда и развеяться, провести время с друзьями, там, где не нужно было изображать унылое веселье и делать вид, что тебя не интересует содержимое огромного бара.
— У тебя так горят глаза, словно ты собираешься к любовнику, — с мягкой укоризной заявил Том, помогая мне с сумкой. — Или тебе стало так скучно со мной?
— С тобой мне никогда не будет скучно!
Смеясь, я обняла его, привставая на носочки и чмокая в подбородок.
— Но мне действительно надо отдохнуть от своих мыслей. А то они меня съедят!
— А как же церемония? — вспомнил Том. — Я пойду один?
— Уверена, ты переживешь, — я положила руки на его ягодицы, слегка их сжав. — А потом, когда я вернусь и несомненно успею соскучиться…
