— Нет, это действительно невозможно! — Том сорвался с места, вылетая из кухни в холл.
— Иди в пекло! — Я подхватила бутылку, швыряя ее следом. Она разбилась о стену, оставляя бледно-желтое пятно на белоснежной краске. Хлопнула дверь, и в доме стало тихо. Оглушительно тихо. Кровь шумела в ушах, по лицу катились злые слезы, которые я решительно размазала, падая на стул. Пусть бежит к своей Агнесс, думает, я брошусь следом? Не дождется!
Голова раскалывалась, и во рту было невероятно сухо, словно вся жидкость из организма разом испарилась, оставив после себя не самый приятный вкус. Я лежала на своей руке и, вытащив ее, сдавленно застонала — она затекла и теперь болела.
Пошевелившись, с трудом приподняла голову, пытаясь понять, где нахожусь. Ну, конечно, лежу в кабинете, на диване. Естественно, одетая. Судя по всему, уже было утро, и из кухни доносился звук работающего телевизора. Что вчера было? Что я вчера натворила? Почему легла здесь и, главное, как?! Сев на диване, я мучительно простонала, опуская лицо в ладони. В памяти, услужливо скрывшей большую часть вчерашнего разговора, всплывали отдельные обрывки, заставляя заливаться краской от стыда.
А стыдно мне было. Очень, очень, очень стыдно. Осторожно выглянув в холл, я увидела спину Тома, что-то резавшего у окна. Быстро прошмыгнув в спальню, я закрылась в ванной, спешно залезая под душ.
Приведя себя в порядок, села на кровать, пытаясь собраться с мыслями и заставить себя выйти к Тому. И извиниться. Я знаю, что вчера была неправа и наговорила кучу жутких и несправедливых вещей. Кажется, когда он вернулся, мы еще ругались. Но как раз-таки этого я уже не помнила. Набрав в грудь побольше воздуха, как перед прыжком, я шагнула на кухню, подходя к Тому. Он не пошевелился, хотя явно слышал, как я шумела. Дело плохо.
— Том, — голос звучал робко и тихо. — Прости меня. Я… я не знаю, что на меня нашло вчера, правда, я…
— Ты напилась и устроила скандал, достойный дешевой мелодрамы, — ледяным тоном, не оборачиваясь, процедил он.
Я обмерла от звука его голоса, настолько чужого, что верилось с трудом, что этого говорил он. Мой Том. Мой яркий солнечный лучик.
— Том, прости. — Сделав шаг, я коснулась его плеча, но он резко дернул им, сбрасывая руку. — Прости! Этого больше не повторится, прошу, поверь! Я… я никогда себя так не вела раньше, я не знаю, почему я…
— Как легко все у тебя получается, — саркастично сказал Том, откладывая нож и поворачиваясь. Он скрестил руки на груди, меряя холодным взглядом. Я вздрогнула, невольно поежившись. — Сначала облить дерьмом все вокруг, а потом извиниться, делая вид, что все в порядке.
— Что я такого сказала? — Я умоляюще подняла на него глаза.
— Ты не помнишь? — Его бровь взлетела вверх. Я не узнавала его. Не знала этого незнакомца, брезгливо разглядывавшего меня, словно гадая, каким образом я оказалась на этой кухне. В этой квартире. В его жизни.
— Нет, — еле слышно прошептала я, обхватив плечи. — Правда не помню, но что бы я ни сказала, я так не считаю. Я знаю, что виновата, ну, пожалуйста, не смотри на меня так!
Не в силах переносить больше его взгляд, я шагнула ближе, кладя свои руки поверх его, заглядывая в глаза. Он молчал, не двигался, но и не делал попыток отойти. Склонив голову, я поцеловала костяшки его пальцев, осторожно, боясь, что в любой момент он может оттолкнуть, и больше я не осмелюсь подойти. Один палец за другим, я целовала их, ладони, кончики пальцев, коротко всхлипывая, думая только об одном: «Если сейчас прогонит — умру. Прямо здесь, на месте!» Наконец он вздохнул, глубоко и как-то обреченно, и обнял, прижимая к себе. Говорить было не о чем. Снова. И, кажется, никто никого так и не простил.
Жизнь продолжилась, только теперь из нее исчезло все, что когда-то делало нас счастливыми. Мы все реже проводили время вместе: он дольше задерживался, я больше мечтала, чтобы он пришел позже. Разговоры стали больше походить на усталый лай двух старых собак, чем на общение любящих друг друга людей.
— Сделай мне чай, Том.
— А ты не можешь сделать его сама?
— Дженни, принеси «Айвенго».
— Подними свой зад и сходи сам.
— Ты не хочешь посмотреть этот фильм?
— Сама смотри эту муть.
— Как же у меня шумит голова!
— Никто не заливал в себя шампанское, Том.
Даже секс стал походить на борьбу, в которой каждый пытался одержать верх, не заботясь о партнере. Мы сами создавали себе ад, загоняя себя все глубже и глубже в бездонную яму. Нервы были на пределе. Раздражало все — не тот взгляд, не тот жест, слишком громкое чавканье, слишком наивные взгляды на политику… Любая мелочь могла стать причиной скандала, все чаще заканчивавшегося в разных спальнях. Но мы продолжали упрямо держаться друг за друга, все еще веря, что можно что-то изменить.
Рождество приближалось, зажигаясь сотнями веселых огоньков на улицах и в домах. Наряжались рождественские деревья, у каждого торгового центра, у каждого ресторана, у каждого офиса появились зеленые венки густой ярко пахнущей хвои. Лондон готовился к празднику, и только у нас, кажется, никто о нем не вспоминал. Оставалось три дня, а мы так и не определились, где будем встречать Рождество. Как-то не было ни возможности, ни желания обсуждать это.
Сегодня был заключительный вечер, который входил в список обязательных к посещению. Том уже был готов, приглаживая волосы перед зеркалом. В смокинге глубокого черного цвета, в кипенно-белой рубашке и элегантной бабочке он выглядел потрясающе. И казался очень далеким, почти чужим. Я вздохнула и посмотрела на себя, поправляя перчатки выше локтя. Это платье мы купили вместе пару месяцев назад, специально к этому вечеру, и представляли, как после Том снимет его с меня, медленно расстегивая молнию, спускавшуюся от лопаток к ягодицам. Оно было алым, и в нем я чувствовала себя немного Джулией Робертс, которую Ричард Гир вел в оперу. Вот только даже тогда между ними отношения были намного теплее, чем сейчас у нас с Томом.
— Ты готова? — Он окинул мою фигуру внимательным взглядом, одобрительно кивнув. Я обиженно поджала губы:
— Даже не скажешь, что я хорошо выгляжу?
— Ты и так это знаешь, — пожал он плечами.
— Ты разучился делать комплименты? — холодно уточнила я.
— Только тем, кто их не ценит, — в тон ответил Том и отвернулся к зеркалу. Машина запаздывала, и томительные минуты ожидания растягивались в часы. Я вдруг представила, что проведу этот вечер в компании людей, которым нет никакого дела до меня. Что Том будет весело улыбаться им, искренне смеясь над шутками, делая вид, что у нас все прекрасно, но даже не отвечая на пожатие руки, что я обязательно стисну под столом. И это будет снова больно, невероятно больно — быть рядом, но больше не чувствовать его молчаливую поддержку, его любовь.
Хватит. Я решительно стянула перчатки, возвращаясь в спальню.
— Что случилось? Мы опоздаем, Джен.
