— Выпьешь? — Том подошел к бару, доставая два стакана и бутылку. Я молча кивнула и прошла к дивану, в нерешительности застыв перед ним. Том протянул стакан, садясь, и я опустилась рядом, делая крохотный глоток. В голове было пусто. Все слова, что были заготовлены по дороге, выветрились. Осталось только чувство счастья, чистого и незамутненного, такого, что я не чувствовала никогда и ни с кем. Просто малодушно наслаждалась моментом, растягивая эти минуты.
— Когда ты ушла, — начал медленно Том, — я поначалу не верил, что все кончено. Все надеялся, что ты вернешься. Ждал.
— И не звонил, — вырывалось у меня. Не хотелось его осуждать или ворошить старые обиды. Но если было плохо, почему молчал?
— Если честно, поначалу я был слишком зол на тебя. — Том невесело улыбнулся. — Даже не представляешь, насколько.
— Представляю, — тихо откликнулась. Тогда я сама себя ненавидела, что уж говорить о нем?
— А потом… Стало тихо. — Он сделал глоток, задумчиво поболтал виски в стакане. — Без тебя стало так тихо и пусто, что… — Том пожевал губы, словно искал подходящее слово. — Мне было плохо без тебя, Дженни.
— Дальше так не могло продолжаться. — Почему эти правильные слова давались так тяжело? Почему вообще говорить об этом было тяжело? Я же за этим сюда приехала — услышать, что он страдал. Может, что он сожалеет. Но с каждым сказанным им словом чувство вины захлестывало все сильнее. Вины за то, что разрушила.
— Я тоже так себя успокаивал. — Том криво усмехнулся и залпом осушил стакан. — И ведь это правда. Наша жизнь стала невыносимой, ты же не станешь этого отрицать?
— Нет. — Я опустила голову, изучая содержимое своего стакана. По светло-ореховой жидкости плыли маслянистые разводы — лед смешивался с виски. — Я могла бы сказать, что не знаю, почему так себя вела. Но ведь это не так. Знаю, прекрасно понимаю, и не могу себя за это не винить.
— Не стоит. — Том поднялся, подошел к бару, наполняя свой стакан. — Мы оба хороши. Я все надеялся, что станет лучше. Как было сначала. Закрывал глаза на твои срывы, каждый раз говорил себе, что этот уж точно будет последним.
Я устало потерла лоб, пытаясь собраться с мыслями. Хотелось кричать, что все еще его люблю. Что хочу попробовать начать сначала. Что… Но я молчала, покачивая в руках стакан. Он снова сел рядом, и я с трудом подавила желание придвинуться ближе, невольно переведя взгляд на его руки. Прижаться бы к ним щекой, закрыв глаза, и услышать мягкое: «Теперь все будет хорошо».
— Я… — я прокашлялась, прочищая внезапно пересохшее горло. — Я скучаю по тебе. Очень.
Он вздохнул, накрыл ладонью мою ладонь, лежащую на диване, и осторожно сжал. Глаза невольно закрылись. Сейчас я чувствовала только, как горячее тепло от его руки разливается по телу, касаясь бешено стучащего сердца. Повернула ладонь, переплетая наши пальцы, и медленно открыла глаза.
Он был близко, ближе, чем казалось ранее. Или это я подалась вперед, сама этого не заметив? Его губы, сухие и мягкие, родные, изученные до крохотной трещинки, коснулись моих, заставляя открыться. Стакан в другой руке мелко задрожал, и я слепо потянулась к тумбочке, со стуком поставила его и тут же нырнула в его волосы освободившейся рукой. Он промычал что-то нечленораздельное, поставил свой стакан на пол и притянул меня к себе, жадно, торопливо целуя.
И снова диван, обрывки мыслей, шорох одежды. Все это когда-то было, было, было — стучало в голове, пока я путалась в пуговицах на его рубашке, целуя каждый открывавшийся мне дюйм кожи. Никакого раскаяния, все правильно, все так, как и должно быть. Я скучала по нему, невероятно скучала, и тело радостно откликалось на забытые касания, реагируя на каждое движение яркой вспышкой. Я задыхалась под ним, содрогаясь от нового оргазма снова и снова, чувствуя, что еще немного, и сердце разорвется от счастья и наслаждения. Не от секса, а от того, что это был Том. Мой Том.
Хотелось лежать так вечно. И это тоже когда-то было. Только тогда, в самом начале, я просто наслаждалась ярким началом короткого романа. А сейчас, с каждой минутой, все больше охватывало чувство конца. Логичного и неотвратимого. Спокойное понимание того, что на этом пора ставить точку.
Том поднялся, осторожно убирая мою руку, и подошел к окну, выходящему с сад. Потом оглянулся, взял со стола незамеченную мной ранее пачку и достал сигарету. Подержал в руках, с сожалением отложил.
— Ты стал курить? — Я села, глядя на его силуэт в окне.
— Да вот, как-то… Жаль, здесь нельзя. — Не оборачиваясь, он взмахнул рукой. Я медленно подошла.
Он тоже это чувствовал. Иначе не молчал бы так тяжело и обреченно. Слова были ни к чему, когда и так все ясно.
— Ты уезжаешь завтра? — не отрывая глаз от сада, спросила я.
— Да. — Он покосился на меня, потом снова отвернулся к окну.
Я обняла его со спины, привычно утыкаясь носом в ямку между лопатками. Том накрыл мои руки своими. Где-то внизу проехала машина, раздался чей-то громкий смех.
— Так не хочется уходить, — прошептала я в его спину.
— Так не уходи.
— Ты же знаешь, что надо.
— Кому? — выдохнул он.
— Нам обоим. — Я крепче прижалась к нему, закрыла глаза, жалея, что нельзя надышаться им впрок. На всю оставшуюся жизнь. Нет, он был уже не мой. Еще не чужой, но уже невообразимо далекий. А у меня уже была другая жизнь. Без него. И это больше не пугало.
— Останься хотя бы до утра, — попросил он. Я кивнула. Зачем спешить? Последние несколько часов вместе, как красивый росчерк в конце романа.
Мы долго стояли в дверях, обнявшись. За окном серело, и в бледном свете его лицо едва угадывалось.
— Я никогда тебя не забуду. — Я улыбнулась. По-настоящему, искренне. Он улыбнулся в ответ, легонько подул на мои волосы.
— Просто будь счастлива.
— И ты. Ты тоже.
— Буду.
Руки опустились, в последний раз скользнув по телу. Последняя улыбка и ободряющий кивок: «Все будет хорошо, не волнуйся!» Внизу уже ждал кэб, на ресепшене дежурил новый администратор. В голове было легко и пусто. Только где-то в глубине сознания начинало скрести раскаяние по отношению к Бену. Я не вспоминала о нем всю ночь, а сейчас все сильнее охватывало чувство вины. Рассказать? Облегчить свою совесть. А потом? Кому от этого станет лучше? Или легче? Эгоистично вывалить на него все и радоваться, что призналась? Да и в чем было признаваться? Это был конец. Теперь можно идти дальше. Не оглядываясь назад. Нет, не буду ничего говорить. Сколько тайн хранится у каждого, что ж теперь всем подряд делиться?
Кэб затормозил у дома, я вышла и замерла, чувствуя, как ухнуло что-то в животе, свернувшись в тугой комок. Бен сидел на пороге, глядя на меня глазами смертельно уставшего человека. Медленно, на негнущихся ногах я подошла к нему, останавливаясь в паре шагов. Какие искать оправдания? Что вообще говорить? Он стоял на ступеньке и смотрел сверху вниз, лихорадочно скользя взглядом по моему лицу. Под глазами темнели круги — он что, всю ночь здесь просидел?
