— Не думаю, что это возможно, — проговорила та, строго взглянув на Адеолу поверх кружки. — Юной девушке не место на языческом празднике.
— Мы не собираемся приносить в жертву детей или девственниц, если вы об этом, — обиделась Адеола, поджимая губы. — Насколько я знаю, вашего бога распяли на кресте свои же, а вы празднуете этот день. Это лучше радостного Дня Урожая?
— Полагаю, это сравнение не уместно, — вскинулась миссис Пинс, поднимаясь. — И обсуждать это с прислугой не лучшая идея.
— С этой прислугой вы проводите немало времени, — ядовито парировала Адеола, тяжело опираясь на стол. — И вам это даже нравится. Или нет?
— Я думаю, вы забываетесь, Адеола, — ледяным тоном проговорила миссис Пинс.
— Я прекрасно знаю свое место, если вы об этом, — лицо экономки потемнело от гнева. — И я помню, что вы здесь не хозяйка!
— Но и не рабыня! — выкрикнула миссис Пинс и осеклась, виновато глядя на негритянку. Однако слово уже было произнесено, и Адеола, сжав губы, резко отвернулась, отходя к окну. На кухне стало очень тихо. Даже кухарка старалась мешать суп, не задевая стенки кастрюли. Миссис Пинс беспомощно взглянула на полную фигуру, которая буквально дышала обидой, и, дернув плечом, ушла. Луиза проводила ее долгим взглядом и посмотрела на Адеолу, которая подносила кончик фартука к лицу, стирая выступившие слезы.
— Она не считает вас… — девушка замолчала, не в силах подобрать определение к слову «раб», которое не обидит Адеолу.
— Она считает меня тем, кем я являюсь, мисс Луиза, мэм, — мягко ответила Адеола, возвращаясь на свое место за столом. — Я живу здесь уже шестой год, и этот дом стал для меня родиной, которой меня когда-то лишили. А масса Томас для меня как сын, хотя я его и не растила. Он всегда тепло обращается со мной, и потому я иногда забываю, кто я и где мое место. — Адеола тяжело вздохнула. — Простите меня, мисс Луиза, мэм. Простите, если оскорбляю вас своим поведением.
— Ну что вы! — смутилась Луиза, глядя в полные слез глаза негритянки. — Вы не видели экономку в моем доме в Лондоне! Я думаю, иногда ее боялся даже мой отец! А своей строгостью и властностью она заткнула бы за пояс любого камердинера!
Думаю, мистер Уоррингтон согласился бы с тем, что я скажу: вы не рабыня, Адеола, вы — член семьи!
— Ох, мисс Луиза, мэм! — всхлипнула Адеола, протягивая пухлые руки и заключая в свои необъятные ладони хрупкие ладошки Луизы. — Вы — ангел! Чистый ангел!
— Я приду к вам на праздник, — решилась Луиза, с удовольствием наблюдая за тем, как лицо Адеолы озарилось радостью. — Только я не знаю, надо ли что-то принести и в чем прийти.
— О, Зэмба расскажет, — широко улыбнулась Адеола.
— Только мне бы не хотелось, чтобы миссис Пинс об этом узнала, — понизив голос, проговорила Луиза.
— Не узнает, — сверкнула белками глаз негритянка. — Ничего не узнает.
* * *
— Бри — мой самый любимый праздник! — Зэмба тараторила, не переставая причесывать медовые волосы своей госпожи. — Это праздник плодородия, урожая, праздник любви. В этот день зачинаются самые сильные и ловкие дети, а женщины молятся лоа — духам, чтобы они заметили их и наградили ребенком. В эту ночь способны исполниться самые сокровенные мечты, ведь лоа сходят с небес, чтобы передать наши просьбы Богу-создателю Нсамби*.
— А о чем будешь просить ты? — хитро посмотрела Луиза. Зэмба фыркнула, зажав ладошкой рот:
— Мисс Луиза, мэм, о своих просьбах не принято говорить. Пусть сначала исполнятся.
— А если они не исполнятся?
— Тогда тем более вспоминать не надо. — Зэмба заплела тугую толстую косу, переплела ее лентой и отступила в сторону. — Вам надо одеться в что-нибудь темное. Только белому колдуну унгану и его помощникам дозволено являться в светлых одеждах.
— Колдуну? — Любопытство Луизы постепенно разгоралось. Ей было и интересно, и одновременно страшновато идти вечером в лес и смотреть на праздник рабов. Но что может ей там навредить? А такого шанса больше точно не представится — в следующем году на этот праздник ее здесь уже не будет. — Настоящему колдуну?
— Конечно, настоящему, мисс Луиза, мэм, — донесся из глубины шкафа приглушенный голос Зэмбы. — У нас есть свой унган, а еще колдунья мамбо. Они и их помощники проведут ритуал, почтив богиню любви Эрзули, которая будет невероятно сильна в эту ночь, и великого Змея Дамбалла Ведо. Окруженные своими лоа — духами, они ступят на землю в обличии людей и будут бродить меж них всю ночь, предаваясь любви и танцам.
Луиза слушала, чувствуя, как колкие мурашки предвкушения пробегают по спине, заставляя подпрыгивать от нетерпения. Наконец Зэмба извлекла из глубин шкафа темно-синее ситцевое платье, которое обычно служило верхним платьем и не носилось без множества нижних юбок. Но здесь на тонкости английской моды можно было не обращать привычного внимания, и Луиза с радостью отложила корсет, от которого все же не могла пока отказаться в повседневной жизни, и, оставшись в одной нижней юбке и сорочке, подняла руки, ныряя в платье.
Ночь, звучащая хором множества насекомых и птиц, ароматная и душно-сладкая, встретила Луизу легким ветерком, заставляя поежиться. Глубоко вздохнув, она смело шагнула в темноту за Адеолой, которая несла в руках завернутую в черную ткань корзину. От поместья в лес неслышно шли темные тени — слуги из дома спешили к ритуальному дому колдуна, у которого, как объяснила Зэмба, будет проходить обряд. Колдун унган жил в лесу, в получасе ходьбы от хозяйского дома. Служанка спокойно шла вперед, рассказывая хозяйке о счастливых историях, что произошли с теми, у кого сбылись мечты в ночь Бри. А Луиза чувствовала, как с каждым сделанным прочь от поместья шагом ее решимость угасает, уступая место страху. Слишком мрачным выглядел лес вокруг, слишком пугающе скользили тени между стволов деревьев, слишком шумно пищали летучие мыши, проносясь в ночном воздухе. Поэтому, когда на лицо упал мохнатый мягкий мох, чиркнув по носу, Луиза не выдержала и замахала руками, отчаянно отгоняя от себя незримых чудищ. К счастью, они уже пришли.
Выходя из леса на освещенную факелами поляну, негры расходились, образуя круг на границе света и тени. Луиза встала за широкой спиной Адеолы, которая наклонилась, снимая ткань с корзины и бережно доставая фигурку человека, выпеченную из теста. Передав ее Зэмбе, Адеола извлекла колосья ячменя и овса, перевязанные жгутами, и вдвоем они подошли к центру поляны, кладя принесенное на большой алтарь в виде стола, на котором две девушки уже зажигали толстые черные свечи.
Оставшись одна, Луиза невольно сделала шаг назад, скрываясь в темноте, боясь пошевелиться. Все вокруг казалось зловещим и пугающим, и она успела несколько раз пожалеть, что согласилась на предложение прийти. Адеола и Зэмба вернулись на место, и Луиза почувствовала себя увереннее, выглядывая из-за их спин и пытаясь рассмотреть высокого худого мужчину, облаченного в белоснежные одежды. Следом за ним шла красивая полногрудая женщина в длинной кроваво-красной юбке и пышном венке из белоснежных цветов, прикрывавшим обнаженную грудь. Колдун принялся обходить собравшихся по кругу, неспешно выводя мелодию на одной ноте. Луиза вздрогнула, зажав рот рукой — лицо унгана казалось лишенным кожи, и лишь когда он прошел мимо, она поняла, что это рисунок, выполненный белой краской. Закончив обход, унган принял из рук мамбы длинный шест и поднял его над головой. Над поляной повисла тишина. Луизе казалось, что стук ее сердца слышен каждому из собравшихся на поляне.
