— Выспались? — он кивнул на жарящиеся тушки. — Скоро будем ужинать.
В животе у Луизы громко заурчало, и она, стремительно покраснев, вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего вечера. Полчаса спустя они аппетитно хрустели мелкими косточками, не обращая внимания на капающий на землю горячий сок.
— Очень вкусно, — похвалила Луиза, откладывая в сторону то, что осталось от тушки. — Где вы научились?
— Жарить птицу? — вскинул брови Томас. — Еще в детстве. Приют, в котором я жил, стоял на берегу реки, и мы с друзьями частенько сбегали и ловили одну-двух диких уток. Когда хочешь есть, и не такому научишься.
— Вы голодали? — пришло время удивиться Луизе. — Но ведь в приютах хорошо кормят. Я знаю, я не раз приезжала в подобные заведения в Лондоне.
— И вам показывали хорошо одетых детей с розовыми щечками и голубыми глазками? — с горечью проговорил Томас, пошевелив угли в костре. — А в это время остальные, те, кто не подошел по внешности, сидели в тесных каморках под присмотром строгой сестры, боясь издать хоть один звук. А детки, милые, прелестные детки, давились вкусной едой, думая о тех, кто даже попробовать ее не сможет.
— Это неправда! — возмутилась Луиза. — Все дети всегда были счастливы и довольны! И никто никогда не жаловался на монахинь и сестер милосердия!
— Попробовали бы они, — хмыкнул Томас. — Десять розг — и дело с концом. У монахинь разговор короткий.
— Но ведь это бесчеловечно, — прошептала Луиза. — И вы… Вы тоже были в их числе? Голодали? Вас били?
— В их числе? О, нет. Я для них был слишком хорош, — иронично бросил Томас. — Меня выводили в числе первых, показывая прекрасным дамам, что приезжали в наш приют. Хвалили, кормили сладостями и тискали за щеки. Как же я ненавидел это показное благонравие! — Он поднял на нее глаза, и Луиза невольно вздрогнула, разглядев в прозрачном стальном взгляде застарелую боль. — Я был маленьким мальчиком, мечтавшим о доме, а меня выставляли на показ, будто уродца на рынке. Потом дамы уезжали, рассаживаясь в свои дорогие кареты, а мы оставались наблюдать за тем, как сестры растаскивают по кельям еду, привезенную для детей, и делят деньги, выделенные очередной благотворительной организацией.
Он надолго замолчал. Луиза тоже не спешила говорить, обдумывая только что услышанное. Вот почему он так вспыхнул, стоило ей при первой встрече упомянуть про желание навестить приют. Неужели там действительно все так, как рассказывает мистер Уоррингтон? Перед глазами вставали довольные розовощекие дети, боявшиеся лишний раз поднять глаза на нее и тех, кто приезжал вместе с ней. Она вдруг представила среди них маленького Томаса, отчаянно ждущего, что его заберут и он обретет семью. Глаза наполнились слезами, и Луиза спешно опустила голову.
— Давайте спать, — проговорил Томас, поднимаясь и протягивая ей свой плащ и свернутую в тугой кокон москитную сетку. — Ночью будет холодно. Ложитесь здесь, у костра, я буду рядом.
Луиза согласно кивнула и, укутавшись в плащ, позволила обмотать себя сеткой, думая о том, что москиты и так не оставили ни одного живого места на ее теле. Засыпая, она смотрела на фигуру Томаса, пристально вглядывавшегося в пламя, и думала, что если бы смогла, то обязательно подарила бы ему настоящую семью.
19 глава
Они шли по лесу второй день, пробираясь вдоль берега, стараясь не терять из виду реку. К обеду она разлилась, и противоположный берег потерялся где-то в зеленоватой дымке. Солнце скрылось за низкими серыми облаками, на ветках повис туман, путаясь в седом мхе. Луиза заворожено смотрела на гладь могущественной реки, в которой отражалось тоскливое небо. Будто разом притушили все краски, сделав их бледными и невзрачными. Ядовито-зеленая ряска превратилась в хлопья пепла, плывущие по воде. Птицы притихли, звук гулким эхом разносился по лесу, казалось, будто они идут в огромном сером мешке. В наступившей тишине их дыхание казалось особенно громким. Внезапно Томас остановился, поднимая руку, и Луиза послушно замерла — его знаки она успела изучить за время их путешествия. Он поманил ее, отодвигая рукой гирлянды мха, Луиза выглянула в импровизированное окно и, не сдержавшись, ахнула, восторженно глядя перед собой.
Солнце пробилось наконец сквозь облака, рассыпаясь сотнями мелких лучиков, отражаясь в белоснежных и нежно-розовых цветах, которыми была усыпана тихая заводь. Между ними неспешно бродили важные цапли, высоко задирая тонкие ноги. После серого унылого леса все казалось таким ярким, будто сама жизнь начиналась здесь, в этом потайном месте, скрытом от человеческих глаз.
— Красиво, — прошептала Луиза, боясь спугнуть птиц. Томас же довольно смотрел на нее, думая о том, как легко загорается улыбка на ее лице, заставляя искриться все вокруг. Это желание обрадовать, вызвать улыбку, прогнать сосредоточенное, измученное выражение с лица преследовало весь день, начиная с раннего утра, когда Луиза, стиснув зубы, засунула перебинтованные ноги в туфельки и вымученно улыбнулась, поднимаясь и уверяя, что ей ни капельки не больно. Он специально шел медленней, но она все равно уставала, и Томас снова и снова делал привал, ссылаясь то на необходимость разведать путь, то на время перекусить. Вспомнив про лотосовую заводь, он сразу подумал о том, что Луиза просто обязана это увидеть. И сейчас, любуясь ее восторгом, Томас чувствовал, что и сам хочет улыбаться в ответ так же тепло и искренне.
— Скоро будем устраиваться на ночлег, — так же тихо проговорил он, опуская мохнатые ветки.
— Мы ведь пройдем еще немного? — Луиза посмотрела на него снизу вверх. — Еще ведь рано останавливаться?
— Пройдем, — вздохнул про себя Томас. И вдруг поднял руку и убрал с ее лица прилипшую ко лбу потемневшую прядь. Луиза изумленно выдохнула, моргнув, и смятенно посмотрела на него, будто ожидая объяснения странному поступку. Но Томас и сам едва ли мог объяснить, что заставило его сделать это. Коснуться ее. Вот так, просто, без повода.
— Думаю, вы хотели бы причесаться, — не нашел ничего лучше сказать он, мысленно ругая себя на чем свет стоит.
— Да, это одно из самых сильных моих желаний, — уныло проговорила Луиза, отступая и опуская голову. Он считает ее настолько неряшливой, что даже убирает волосы, в беспорядке торчащие во все стороны. Она вдруг почувствовала себя невероятно грязной, вспомнив, что не мылась уже несколько дней, ограничиваясь торопливыми обтираниями по утрам и перед сном.
Сегодняшний вечер не заладился с самого начала. Туман все-таки опустился на землю, укрыв все вокруг плотным пологом. Томас тихонько чертыхался, пытаясь развести костер из моментально отсыревших дров. Земля под ногами хлюпала — река здесь разливалась, застаивалась, превращаясь в болота, над водой носились тысячи москитов, на которых, видимо, туман совершенно не действовал. Ноги гудели, и Луиза с тоской наблюдала за попытками Томаса разжечь костер. Наконец долгожданная искра пробежала по с трудом раздобытым сухим травинкам, и огонь весело затрещал, окутывая дымом. Луиза чихнула и покосилась на Томаса, достающего из мешка вчерашних уток и хлеб, прихваченный им с лодки.
