— Вот именно: лес и горы, — криво улыбнулся Киллиан, подпустив в голос сожаления. — Будь мы заперты в уютном номере с большой кроватью, поверь, её добродетель подверглась бы куда большему испытанию.
Фрэнк рассмеялся, салютуя фляжкой, которую держал в руках, и, сделав глоток, сверкнул глазами в сторону Алексис.
— Пойду-ка и я выражу свою радость по поводу возвращения миссис Коули, — весело хмыкнул он. — Ты со мной?
— Я достаточно провёл с ней времени, — скучающе протянул Киллиан и оглянулся, ловя сразу несколько восхищённых женских взглядов. — Надо бы найти кого-то посговорчивей.
Проводив Фрэнка взглядом, Киллиан скрипнул зубами: к чему этот фарс? Кто посмеет сказать хоть слово против, если он прямо сейчас объявит, что они с Алексис собираются пожениться? Кто сможет упрекнуть её? Тяжёлый вздох сказал всё сам за себя: несмотря на кажущуюся доброжелательность, в городе найдётся немало людей, которые не просто обвинят миссис Коули в непорядочности, но и вспомнят, что живёт она одна и далеко, что, быть может, состояла в тайных связях с мужчинами всё это время, что поддалась распущенности своей натуры и сама соблазнила его… Историю бегства с Юга, его причины Киллиан уже знал — Алексис поведала об этом, не скрывая горечи, два дня назад. Тогда первым желанием было скакать в Ричмонд и убить этого Четтера. Потом, успокоившись, не без помощи Алексис и её способности уговаривать и отвлекать, он согласился, что, не будь того мерзкого случая, они бы никогда не встретились. Но кто помешает горожанам сложить два и два, копнуть глубже и узнать, отчего их учительница решила так кардинально изменить жизнь? Слухи никто не отменял, и знакомые в Ричмонде наверняка найдутся хотя бы у одного-двух жителей. А там останется лишь раздуть скандал, в очередной раз опорочив честное имя. Заставлять Алексис вновь проходить через этот ад лишь потому, что хочет пренебречь условностями, Киллиан не мог. И всё, что оставалось, смотреть, как вокруг его женщины вьются мужчины, и как она расточает им улыбки, предназначенные только ему.
Впрочем, завершение праздника всё же пролило бальзам на растревоженное самолюбие. Киллиан успел любезно поговорить с несколькими молодыми особами, которые усиленно намекали на приближающийся праздник в честь Дня Благодарения и танцы, что непременно будут там. Заверить, что он тоже постарается его посетить, ведь в конце ноября караваны между городами реже пускаются в путь, а охота на пушнину ещё не начинается. Улыбнуться и пообещать рассказать подробнее чудесную историю спасения миссис Коули. И буквально утонуть в восхищённых взглядах, которые были непривычны ещё и тем, что их обладательницы ещё пару недель назад едва удостоили бы его кивком головы, встретив на улице. Теперь же он был их героем, в одиночку спасшим женщину, прыгнувшим за ней в горную реку и вернувшим её домой!
— Мистер МакРайан! — Один только звук этого голоса заставлял сердце биться быстрее и чаще. Киллиан извинился перед стоявшей перед ним дочкой кузнеца, и обернулся.
— Миссис Коули, — кивнул он. — Вы сегодня нарасхват.
— Как, впрочем, и вы, — заметила она немного нервно. Бровь Киллиана приподнялась, но тут же вернулась на место, а губы дрогнули в сдерживаемой улыбке.
— Я спас прекрасную даму, разве мне не положена награда?
— Вы не боитесь, что теперь все прекрасные дамы города захотят, чтобы вы их спасали?
— Не скажу, что это стало бы неприятной обязанностью. — Киллиан улыбнулся уже открыто, наслаждаясь гневом, мелькнувшим в зелёных глазах. Понимать, что она ревнует не меньше, чем он, было приятно.
— Миссис Коули уже поведала вам, что лошадь мы поедем отвозить вдвоём? — Колум подошёл и встал рядом, почти касаясь плечом плеча Алексис. Киллиан нахмурился:
— К индейцам? Вы уверены, что это необходимо?
— Надо же, Мередит сказала примерно то же самое! — воскликнула Алексис, обменявшись с Колумом весёлым взглядом.
— Не думаю, что это хорошая идея, — поджал губы Киллиан. Его красноречивый взгляд говорил вместо сотни аргументов, но Алексис лишь невинно пожала плечами и обезоруживающе улыбнулась.
— Я буду рядом, — напомнил Колум, у которого от этого безмолвного разговора снова тоскливо заныло сердце: она по-прежнему пристально смотрела на Киллиана, не обращая внимания ни на кого вокруг.
— Не сомневаюсь, — не сводя с неё глаз, ответил Киллиан и, коротко кивнув, развернулся на каблуках и скрылся в толпе.
— Так как, Алексис, вы всё ещё хотите что-то со мной обсудить? — попытался привлечь её внимание Колум, но Алексис лишь рассеяно мотнула головой, провожая Киллиана взглядом. Потом, опомнившись, улыбнулась:
— В другой раз, преподобный. Может, завтра после занятий? Вы не возражаете?
— Ничуть. — Он натянуто улыбнулся, но Алексис даже не заметила чужого огорчения. На её лице блуждала рассеянная улыбка, а глаза светились мягким теплом.
Он возвращался домой, продолжая раздумывать над истинным характером отношений брата и Алексис. Отчего сама мысль об этом причиняла такую невыносимую боль? Колум попытался представить её вместе с Лоуренсом, легче не стало, открытие неприятное и неожиданное, опалило рассудок: он ревновал! По-настоящему ревновал, хотя раньше всегда осуждал это чувство, нередко в прошлой жизни заводил отношения с замужними дамами и искренне считал, что любовью надо делиться. Вот только не было раньше в его жизни любви. А теперь она вспыхнула, обожгла сердце и пожирала рассудок, лишая благоразумия.
Колум буквально влетел в дом, раздражённо сдёрнул колоратку* с шеи и впился в пуговицы сутаны. Сорвав облачение, он зашвырнул его в угол и тяжело оперся о стол, опустил голову и мучительно простонал. Впервые за последние годы решение надеть сутану тяжёлым ярмом легло на плечи, и Колум с ненавистью посмотрел на чёрную ткань, небрежно скомканную, на белую полоску, не зря считавшуюся ошейником… Ошейник он и есть, но этой узкой полоски недостаточно, чтобы удержать в узде страсти и желания. И, возможно, их и не стоит удерживать?
Подойдя к плите, Колум нагнулся и открыл ящик стола, достал полную бутылку виски и стакан и покосился в окно: закат уже полыхал багровым, а значит, едва ли кто-то решится заехать к священнику за советом. Разве что Киллиан, но что-то подсказывало, что брата он сегодня тоже уже не увидит. И при мысли о том, где и как он проводит время, вновь захотелось завыть. Рванув пробку зубами, Колум сделал несколько больших глотков и резко выдохнул. Отодвинул стул и рухнул на него, вытянув ноги. Прищурился, глядя на сутану, и снова выпил, позабыв про стакан. Было ли то решение единственно верным? И, не стань он священником, смогла бы Алексис взглянуть на него иначе в их первую встречу?
___________
*колоратка — белый воротник вокруг шеи, похожий на ошейник. Цвет одежды для священнослужителя избирался черный. Таким образом, белый воротник и черный цвет одежды стали символом послушания Богу и посвящения своей жизни служению Ему.
========= Глава 24 ==========
Канзас, 1865 г.
