Потом вскочила, подбежала к мутному зеркалу, снимая платок, весь день лежавший на плечах. Пощипала щёки, улыбнулась своему отражению и послала ему убийственный взгляд из арсенала миссис Коули, яркой звезды бала. Снова вздохнула и поникла: к чему эти приготовления, если его до сих пор нет? Хотелось стать для него единственной, незаменимой, той, к кому хочется возвращаться снова и снова. Хотелось, чтобы он смотрел только на неё, говорил только с ней, любил только её. Глаза защипало от переполнявших чувств — любовь оглушала, заставляла забыть гордость. А время шло, и стрелки неумолимо приближались к девяти. Алексис прикусила губу: от обиды хотелось разрыдаться, горько и громко.
Ветер шумел за окном, и лес вдруг снова показался пугающим, тёмным, а она — затерянной в глуши и такой одинокой! Алексис так увлеклась размышлениями о своей печальной участи, что не услышала шума снаружи, лишь когда на крыльце послышались шаги, а в дверь постучали, она подскочила, прижимая руки к горлу. Приехал! Все упрёки и гневные слова мигом испарились, осталось только счастье, которое буквально выплеснулось наружу, стоило открыть дверь. Ветер взметнул юбки, обдавая холодом и запахом прелой листвы, и Киллиан стремительно шагнул вперёд, отсекая её от внешнего мира, глядя сверху вниз слишком долгим, ищущим взглядом.
— Ты прекрасно выглядела сегодня, — наконец прошептал он, продолжая ласкать глазами, но не спеша сделать первый шаг и коснуться, хотя всё тело буквально изнывало от её близости. — И это заметил не один я, — не смог сдержаться от ревнивых ноток в голосе.
— Ты тоже сегодня пользовался слишком пристальным вниманием женской половины Колорадо-Спрингс, — в тон ему ответила Алексис, тут же вспыхивая, забыв о том, что ещё секунду назад мечтала обвить его руками и зацеловать мягкие податливые губы.
— Наверное, разглядели бравого спасителя прекрасных дам, — улыбнулся Киллиан. Её ревность приятным образом щекотала нервы, будоража предвкушением горячей перепалки, которая лишь подтвердит его тайные надежды на то, что она испытывает к нему нечто большее, чем просто симпатию, пусть даже и сильную.
— Скорее, разглядели мужчину за неандертальцем, — звонко фыркнула Алексис, демонстративно проведя по гладко выбритой щеке. Киллиан и впрямь стал бриться каждый день, стоило лишь раз вернуться к Алексис от цирюльника и утонуть в её нежном мурлыкании и крохотных поцелуях, которыми она усыпала скулы.
— Зато тебе особо стараться не пришлось, — едко бросил Киллиан, огибая её и проходя в дом. — Капрал Лоуренс давно разглядел все твои достоинства, а Фрэнк ещё и раздел глазами. Не заметила?
— Ты следил за мной? — тихо спросила Алексис, наблюдая, как он подкидывает дрова в камин, и те посылают сотни искр, падая на прогорающие угли.
— Нет, — равнодушно пожал плечами Киллиан. Но тут же обернулся и обжёг взглядом: — Да.
В два шага пересёк комнату и оказался прямо перед ней. Алексис невольно отступила, прислонившись к стене, впитывая в себя каждое его слово, когда он заговорил быстро, сбивчиво, словно боясь забыть и о чём-то не сказать:
— Следил и страстно желал оказаться рядом. Держать тебя за руку, потому что это — моё право. Смотреть на тебя открыто, не таясь. — Киллиан склонился над ней, и Алексис неосознанно потянулась вперёд, но его губы мазнули по щеке, обжигая ухо: — Даже принести ещё один кусок пирога, если ты захочешь.
— Весь день я мечтала об этом, — прикрыв глаза, томно прошептала Алексис, потерлась щекой о его щёку, коснулась уголка губ, положила ладони на его грудь и выдохнула в приоткрытый рот: — Получить от тебя кусочек пирога.
Оттолкнув его от себя, она юркнула в сторону, оказываясь у печки. Киллиан недоуменно моргнул, но тут же хитро улыбнулся и сделал было шаг навстречу, но Алексис предостерегающе выставила руки:
— Ты ужинал? Всё давно остыло.
— Это даже к лучшему, разогреем позже, — его голос завораживающе завибрировал, заставляя низ живота поджаться и сладко заныть. Алексис втянула в себя губу, быстро облизнув, и шагнула к нему, ныряя в распахнутые объятия. Но тут же отпрянула, демонстративно поморщившись:
— Сколько времени ты сегодня провёл в седле?
— Немало, — сокрушённо кивнул Киллиан. — Заставишь мыться?
— Не помоешься — отправлю спать в амбар, — грозно пообещала она. И тут же добавила: — Помнится мне, ты когда-то очень сильно мечтал там переночевать.
— Может, принести лохань сюда? — глаза Киллиана многозначительно сверкнули. — И помыться вместе?
— Для начала принеси хотя бы ведро воды, — вздохнула Алексис, смирившись с тем, что до полноценного купания дело дойдёт не скоро, а долго терпеть ни он, ни она не будут.
Пока Киллиан шумел во дворе, умываясь ледяной водой и громко фыркая, Алексис, поглядывая на дверь, принялась быстро раздеваться, сначала избавившись от платья, потом от нижней юбки, затем от сорочки и панталон, и шустро накинула на себя халат. В голове невольно всплыли алые панталоны из салона в Денвере, и щёки тут же вспыхнули и запылали: о чём она только думает? Откуда вообще эта прыть и бесстыдство? Желание принадлежать мужчине, чувствовать его крепкие руки на своих бёдрах, горячие губы, целующие грудь, ощущать его глубоко в себе… И при этом получать от этого такое наслаждение! Если в первый раз Алексис полагала, что полученное удовольствие связанно с очень долгим воздержанием, то теперь с каждым разом понимала, что ей мало. Мало и постоянно хочется ещё. Было ли так же с Джоном, когда они поженились? Она не хотела вспоминать. Сейчас этот яркий, слепящий хоровод страсти наполнял её жизнью, заставляя пританцовывать от нетерпения, прислушиваясь к звукам снаружи. Запустив руку в волосы, Алексис быстро вытащила шпильки и тряхнула головой, рассыпая густую медовую волну по плечам. Поймала свой горящий взгляд в зеркале и соблазнительно потянулась: сейчас миссис Коули меньше всего походила на благочестивую вдову, которая учила детей в Колорадо-Спрингс.
____________
:
"Над раной шутит тот, кто не был ранен" — Шекспир, "Ромео и Джульетта", Акт II, сцена вторая.
========= Глава 25 ==========
Дожди прекратились, и хотя солнце грело не в пример меньше, чем летом, о приближающейся зиме говорили лишь росшие шапки снега в горах да холодные вечера, когда так уютно сидеть у камина и читать вслух. Для Алексис и Киллиана эти вечера стали чем-то сокровенным, интимным. Они узнавали друг друга, удивляясь тому, как каждый из них жил до войны. Рассказывали о детстве, и Алексис ужасалась тому, как буднично звучал голос Киллиана, когда он вспоминал об ужасах картофельного голода или днях, проведённых на улицах Нью-Йорка. Он рассказывал малые толики того, что было на самом деле, но даже их было достаточно, чтобы на глазах Алексис вскипали слёзы.
Её воспоминания, напротив, были наполнены яркими красками. Светлые комнаты и пышные платья, приёмы и скачки, беззаботное детство, сейчас казавшееся чем-то сказочным, ненастоящим. Только горечи от того, что всё это в прошлом, больше не было. Алексис с удивлением понимала, что не жалеет больше ни о чём, что эту страницу она, наконец, перевернула, приняла то, что возврата к прошлому не будет. Научилась жить по-другому и даже стала счастливой. В такие минуты чувство, что наполняло каждую клеточку, рвалось наружу, и Алексис молча обнимала Киллиана, клала голову ему на плечо, глядя на пляшущие языки костра, а он перебирал её волосы, не говоря ни слова.
