— Помню, — усмехнулся Джон, поймав, наконец Тома за ухо и показав ему кулак. — Наша шумная семья зародилась именно тогда.
— Что ж! — Мередит шикнула на детей, и те принялись усаживаться за стол. — От всей души желаю, чтобы ваша семья тоже росла и ширилась, не заставляя себя слишком долго ждать!
Алексис и Киллиан переглянулись с сомнением: конечно, детей они хотели, но шестеро — это было бы слишком. Но то, что пожелание осталось без ответа, никто не заметил, так как Питер уронил на пол миску с початками кукурузы, и все, кто не собирал его, утешали мальчишку, который вот-вот готов был разрыдаться от смущения и стыда.
Но, несмотря на видимую лёгкость, на душе и Киллиана, и Алексис было тяжело. Оба не могли не думать о Колуме, хотя каждый — по разным причинам. Киллиан переживал размолвку с братом, первую за всю жизнь — настоящую. Ему казалось, словно в сердце тычут острой иглой, стоило лишь подумать о нём. Киллиан понимал, что не виноват, но всё равно чувствовал свою вину за то, что тот несчастен. За то, что он, Киллиан, женится на Алексис и снова создаст семью, а Колум, впервые испытав чувство любви, потерпел сокрушительное поражение. Киллиан стыдился своего счастья, хоть и понимал, что это неправильно. Он хотел, чтобы Колум разделил его радость. Чтобы он, как и всегда, был первым, кто искренне поздравит. А теперь брат будто стыдился его. И своих чувств. И Киллиан понимал его, и за те слова, сказанные в пылу обиды в сторону Алексис, давно простил. Потому что слишком хорошо знал Колума, чтобы сознавать, почему он так сказал.
Но ведь и сам Киллиан избегал встречи. После Дня Благодарения прошла неделя, а он ни разу не заехал к нему. Даже после того, как вышла газета, в которой объявлялось о помолвке. И Киллиан стыдился этого малодушия, но попросту не знал, что сказать. С чего начать разговор, который или всё прояснит, или ещё больше запутает. Он подспудно надеялся, что всё разрешится само, без его участия. Хотя и понимал, что это невозможно.
В отличие от Киллиана, Алексис раздирали другие чувства. Она всё ещё не могла простить Колума за обман. Нет, она понимала, что тот был вынужденным. Но в свете открывшихся к ней чувств, Алексис чувствовала себя запачканной. Словно что-то слишком личное вышло наружу, что-то, о чём она предпочла бы не знать. Ей было стыдно за Колума, за то, что он к ней испытывал. За то, что она ничего не могла с этим поделать. Никакие увещевания, никакие строгие слова не смогли бы заставить его остыть к ней. Оставалось лишь уповать на время, а может, на новую привязанность. Но, судя по тому, что рассказывал о брате Киллиан, Колум ни разу не влюблялся. И это по-настоящему пугало. Потому что человек, попавший под влияние таких бурных страстей, способен на всё.
Киллиану о своих страхах Алексис не говорила — не хотела огорчать. Она прекрасно видела, как он переживает, как пытается не показать вида, что волнуется за брата. И всё это: их общие волнения, личные тревоги и переживания растили огромный ком, который вот-вот готов был рухнуть и с грохотом прокатиться по их головам. Или же рассыпаться, растаять под ярким солнцем, для которого нужно было немного: просто поговорить с Колумом.
Поэтому на воскресную службу Алексис и Киллиан собирались в смешанных чувствах. Во-первых, Киллиан с трудом согласился пойти — все в городе знали его отношение к церкви. Во-вторых, Алексис настаивала, что они непременно должны поговорить с Колумом вместе, потому что происходящее касается их троих. На что Киллиан вспылил, и они едва не поругались.
— Это касается только нас! — воскликнул он недовольно. — Мы поговорим, и всё встанет на свои места.
— Только вас? — возмутилась Алексис. — Учитывая ваши чувства ко мне, очень странно это слышать!
— Ты хочешь услышать новую порцию несдержанных слов, о которых Колум будет потом жалеть?
— Я хочу уверить его, что не держу зла и понимаю, что он разыгрывал священника не ради того, чтобы кого-то компрометировать или разведать чужие тайны! Думаешь, ему неважно это слышать?
— Думаю, сейчас это не то, что он хотел бы от тебя услышать! — буркнул Киллиан. Способность Алексис к всепрощению всегда казалась достойной восхищения. Но сейчас ему хотелось, чтобы всё разрешилось между ним и братом без лишних свидетелей. Потому что, зная Колума, дело могло закончиться серьёзной дракой. А та, в свою очередь, — совместной попойкой к всеобщему удовольствию. Но в присутствии Алексис едва ли получилось бы пойти по накатанной дорожке.
Алексис сложила губы в тонкую полоску и раздражённо пожала плечами, с неохотой признавая правоту Киллиана. Наверное, он знал, как будет лучше. Но предлагать ей просто ждать, пока всё разрешится…
— Хорошо, — наконец вздохнула она. — Я буду ждать вас обоих у Эммы после службы. И если ты придёшь один, я пойму, что пришла моя очередь поговорить с Колумом.
Воскресное утро было серым и достаточно прохладным, даже учитывая начало декабря. С неба то и дело слетали редкие снежинки, и дети перед церковью уже предвкушали ночной снегопад, который стал бы настоящим счастьем для малышни. Снег в Колорадо-Спрингс был явлением редким, в отличие от юга штата, где снегопады засыпали города, ютившиеся на склонах Скалистых гор. Рождество и вовсе редко бывало снежным. Впрочем, Алексис это не расстраивало — дома вообще снега никогда не бывало, и любви к нему она не разделяла. А сегодняшняя погода и вовсе настолько соответствовала тому, что творилось в душе, что можно было только порадоваться такой чуткости матери Природы. Киллиан ехал рядом, слишком погружённый в мысли о предстоящем разговоре с братом, чтобы иметь возможность поддерживать хотя бы видимость светской беседы. Алексис лишь вздыхала про себя и молилась, чтобы всё это недоразумение разрешилось как можно скорее.
Но, стоило подъехать к церкви, как стало ясно — простым разговором всё не закончится. Потому что Алексис попросту не могла себя заставить смотреть на Колума по-прежнему. Даже обращение «преподобный, отец» больше не всплывало в голове. Колум выглядел уставшим. Лицо осунулось, щёки слегка запали, а под глазами пролегли тёмные тени. На все обеспокоенные вопросы прихожан он отвечал, что это — лишь лёгкая простуда, но, стоило поравняться с ним Алексис и Киллиану, как глубоко внутри, в голубых глазах вспыхнули искры, дрогнули плечи.
— Рада вас видеть в добром здравии, — суше, чем следовало, поздоровалась Алексис, проходя внутрь.
— Нам надо поговорить после службы, — вздохнул Киллиан, пытаясь поймать ускользающий взгляд брата. Но тот не смог посмотреть на него, только кивнул и натянул улыбку, приветствуя шедших следом Дженкинсов.
Сегодня Алексис казалось, что служба тянется бесконечно. Колум говорил о прощении. О том, что пути Господни неисповедимы, а наше дело — принимать близких со всеми их достоинствами и недостатками. Алексис с трудом сдерживалась от того, чтобы не фыркнуть, прекрасно понимая, кому предназначаются эти слова. Едва служба подошла к концу, как она вылетела на улицу одной из первых, сославшись на то, что надо ехать в кафе Эммы и помогать ей с угощением. Едва их повозка покатилась в сторону города, как Киллиан решительно подошёл к брату и, кивнув стоявшим рядом прихожанам, с нажимом произнёс:
