Слева, на месте магазина, виднелся небольшой типовой дачный домик из тех, что строили в конце советской власти, а вот справа, там, где раньше стояла избушка деда Благушина, возник трехэтажный замок из красного кирпича под темно-коричневой металлической черепицей, с огромной спутниковой тарелкой, прилепленной к одному из балконов. Участка видно не было, потому что трехметровый сплошной железный забор опоясывал дом и, пересекая улицу, спускался по крутому обрыву прямо к Волге, ограждая от всех не только землю, но и воду. Из-за забора торчали макушки серебристых кремлевских елей и поднималась высоченная старинная береза, которую, наверное, пожалели срубить. На коре этой березы дед Благушин сапожным ножом делал засечки, отмечая рост внука от одного приезда до другого…
Михаил Дмитриевич вздохнул, достал сигареты и с отвращением закурил…
– Миш, погодь курить – сейчас парного вынесу! – откуда-то из глубины крикнула Анна и через минуту появилась из хлева с литровой банкой в руках.
Молоко было чуть теплое, пенное и нежно пахло животиной. Свирельников, бросив недокуренную сигарету, залпом выпил и еле отдышался.
– Давно небось парного не пил? – спросила она, улыбаясь.
– Уж и не помню. А ты как догадалась, что это я вышел?
– А я ясновидящая.
– Серьезно?
– Ладно. Мой-то клопомор курит. Не то что твои…
– Ну, ты – просто «мисс Марпл»!
– А ты откуда знаешь? Витька сказал? Надо ж, успел…
– Что?
– Что меня в больнице так и звали – «мисс Марпл».
– А что с тобой было? Серьезное?
– Ты о чем?
– Ну, в больнице, говоришь, лежала…
– Не лежала, а работала. Я же медсестра. Училище кончила. Забыл?
– Забыл. А сейчас где?
– Да вот, в Ямье убираю. Насвинячат, уедут – пойду за ними грязь возить. А ты, я смотрю, бога-атый! – Она, усмехаясь, кивнула на джип, видневшийся из-за забора.
– На жизнь хватает.
– Ой, бедненький! Ой, темнила! Чем хоть занимаешься? Эвона, какой гладкий!
– А догадайся! Ты же – «мисс Марпл».
– Та-ак… – Аня дознавательно прищурилась. – Из армии сбежал.
– Почему ты так решила?
– Военные, они или сохатые, или пузатые. А ты ни то ни се…
– Допустим. Ну и кто же я теперь?
– Торгуешь, да?
– Холодно.
– Банк охраняешь?
– Еще холодней.
– Ну, на депутата ты и вообще не похож…
– Почему?
– Да к нам тут со студентками депутаты заезжали. Они даже голые так языками чешут, как будто их по телевизору показывают. Ты попроще.
– Сдаешься?
– В налоговой шакалишь?
– Нет. Сдаешься?
– Сдаюсь.
– Но ты только никому! Договорились?
– Договорились.
Свирельников наклонился к ней и совершенно серьезно прошептал на ухо:
– Я наемный убийца.
– Кто-о? – отпрянула Анна.
– Киллер, – пояснил он, напуская на лицо сосредоточенно-зверское выражение.
– Да ладно!
– Ей-богу!
– Да какой ты киллер! Я ж помню, как вы с Витькой курицу рубили! Киллер! – Она обидно засмеялась.
Действительно, в тот последний приезд белая несушка прельстилась червяком, оставшимся на крючке после рыбалки, клюнула и попалась. Отчаянно кудахча и хлопая крыльями, одурев от ужаса, она металась по хлеву, волоча за собой удилище и запутываясь в леске. Свирельников и Волнухин, продрогшие на речном ветру, едва присели в избе, чтобы согреться и закусить, но остальные куры, сопереживая, подняли страшный квохт. Друзья поначалу вообразили, будто среди белого дня во двор забралась лиса. Когда же они обнаружили, в чем дело, бедная птица застряла, зацепившись удилищем за поленницу. Из клюва у нее шла кровь.
«Надо резать!» – вздохнула Аня, прибежавшая на шум. Витька схватил вырывавшуюся курицу и крикнул: «Тащи топор!» Свирельников бросился искать и нашел. Витька тем временем пытался прижать птицу к чурбаку, на котором кололи лучину для растопки печи, но она била его крыльями по лицу, вырывалась, да к тому же мешало удилище. «Руби!» – крикнул Волнухин, исхитрившись и придавив куриную голову к чурбаку. Свирельников половчее перехватил топор, размахнулся, но в последний момент понял, что вместе с птичьей башкой оттяпает сейчас другу ладонь: «Руку убери!» Витька попытался передвинуть пальцы, несушка рванулась и, хлопая крыльями, шумно волоча за собой удочку, умчалась в огород, сшибая цветы с картофельных кустов. Аня бросилась вдогонку, крича: «Ну, косорукие!»
– Эх вы! – насмешливо сказала Тоня, наблюдавшая все это с крыльца. – Надо было вон тем! – И она кивнула на большие кровельные ножницы, лежавшие на листе оцинковки: хозяева собирались подлатать крышу… «Точно! – обрадовался Витька. – Молодец, Тонька, разбираешься!» Но в это время с огорода вернулась Аня, волоча удилище: «Сама отцепилась! А вы тоже мне, мужики, курицу зарубить не можете!»
– Ну и кого же ты убил, киллер?!
– Ладно, Ань. – Свирельников рассмеялся. – Я сантехникой занимаюсь. У меня фирма своя. Могу вам что-нибудь сделать, а то ведь как в каменном веке живете!
– А-а… – Она махнула рукой. – Все равно Витьку скоро выгонят. Уедем к дочке в Дубну… Антонина-то… как?
– Разошлись…
– Слава богу! – с облегченьем вздохнула она. – А я и спросить боялась. Вдруг померла!
– Почему померла? – вздрогнул Свирельников.
– Я в больнице работала – насмотрелась: столько молодых баб в самом соку… Рак…
– Нет. У нее все замечательно. Замуж собралась…
– Дочь-то с кем осталась?
– С ней вроде…
– Уживется с отчимом?
– Взрослая уже.
– Тем более! Человек-то он хоть хороший?
– Сволочь.
– Но добытчик хоть?
– Это – да!
– Друг, что ль, твой бывший?
– Ну, ты… прямо…
– Главный врач вообще говорил, что я экстрасенска. Даже опыты со мной ставил. Давал цифры в конвертах. Я угадывала. Не каждый раз, конечно. А с молодой-то управишься? – Анна поглядела на него так, что стало ясно: их вчерашний разговор со Светкой она слышала.
– Справлюсь!
– Ой, смотри!
– А дедов дом давно сломали? – перевел он разговор.
– Лет десять. Ты же на похоронах не был! А я тебе, как помер, сразу телеграмму в Москву отбила.
– Я в Германии служил, – соврал Свирельников, уже и забывший, почему не выбрался на похороны деда Благушина.
