В «Союзе реалистов» тогда «с холода» набежало много народу: ученые, журналисты, экономисты, писатели, деятели культуры, политологи, отставные военные, бывшие совпартработники… Всех их объединяло стойкое неприятие компрадорского курса, презрение к Ельцину, уважение к советской эпохе и вера в «инкарнацию» социализма. От КПРФ реалисты отличались социал-демократической умеренностью. Петров, уйдя со Старой площади, возглавил крупную госкорпорацию, размещенную в огромном здании на Мясницкой, и «реалисты», судя по роскошным фуршетам, в средствах не нуждались. Подозреваю, Юрий Владимирович по умолчанию остался в команде Ельцина, получив задание оттянуть от коммунистов умеренных сторонников советского проекта. Видимо, это было частью разработанного не без помощи США плана дробления оппозиции. Так, радикальные коммунисты сплотились вокруг неистового Виктора Анпилова, как нарочно похожего на булгаковского Шарикова. О том, что Анпилов, вопреки своему политическому амплуа, – интеллектуал и полиглот, я узнал много позже.
Внешность и эфирные повадки лидеров, дробивших оппозицию (Зюганов, Анпилов, Жириновский, генерал Стерлигов и др.), умело использовались телевидением, с потрохами продавшимся власти. Юрий Владимирович, как и положено социал-демократу, был подтянут, сдержан и приятен во всех отношениях. Таким его можно сегодня увидеть на Троекуровском кладбище. У ног бронзового, в натуральную величину, Петрова, стоящего на мраморном основании, застыла в безмолвном лае его любимая собачка – тоже бронзовая.
На самую первую встречу в «Союз реалистов» меня пригласил кто-то из комсомольских сподвижников, кажется, Юрий Бокань, возглавлявший одно время отдел культуры ЦК ВЛКСМ. Он был философом-футурологом и йогом. Иногда, зайдя к нему в приемную, приходилось терпеливо ждать, так как Бокань в это время, по словам смущенной секретарши, стоял в кабинете на голове. На первом «круглом столе» у «реалистов» я страстно выступил, заявив, что все происходящее в стране вызывает у меня холодную ярость. Жукова и Петров переглянулись, вероятно, решив: такой прямодушный и темпераментный писатель им не помешает.
На каком-то из заседаний в 1994-м я и познакомился с Владимиром Меньшовым, приняв его поначалу за Говорухина, возможно, с пьяных глаз, так как после «круглых столов» мы переходили к столам фуршетным. Не осрамился я чудом. В моем портфеле лежал свежий экземпляр «Демгородка», вышедшего в издательстве «Инженер» стараниями другого моего комсомольского товарища Вячеслава Копьева, и мне захотелось написать книжку новому знакомому. К счастью, я успел спросить Боканя, пробегавшего мимо с бокалом «бордо»:
– Юрий Иванович, как отчество Говорухина?
– Кого-кого?
– Вон того… «Место встречи изменить нельзя».
– Охренел? Это Меньшов. «Москва слезам не верит».
Меньшов позвонил мне буквально на следующий день, сказал, что читал «Демгородок» всю ночь, смеялся, плакал, скрежетал зубами, поэтому мы должны вместе написать что-нибудь для кино. Удивительные люди режиссеры! Если им понравился твой роман, они никогда не скажут: «Юра, давай я его экранизирую!» Они предложат в соавторстве написать что-нибудь похожее, но другое… О том, как мы с Владимиром Валентиновичем писали сценарий и чем все закончилось, подробно рассказано в моем эссе «Треугольная жизнь» из цикла «По ту сторону вдохновения».
Став активным участником «Союза реалистов», вскоре переименованного в движение «За новый социализм», я горячо выступил с идеей издавать литературно-художественный альманах «Реалист», и получил поддержку Жуковой. Альманах, по моему замыслу, должен был сплотить наследников советской литературы, сильно потесненных постмодернистами и прочими реформаторами словесности, которых тогда активно продвигала, буквально навязывая читателям, власть. Особенно старался глава администрации президента Сергей Филатов. Он вырос в семье поэта, руководившего заводским литобъединением «Вагранка», и по этой причине считал себя человеком литературным, хотя на самом деле в изящной словесности разбирался не больше, чем дятел в деревянном зодчестве. Жесткая ставка на безродный горластый авангард сочеталась с хамоватым пренебрежением к «традиционалистам», их старательно не замечали, оттеснив на обочину культурной жизни. Про смерть Владимира Солоухина, например, даже не сообщили по телевидению, хотя насморк вернувшегося из эмиграции Войновича обсуждался на всех каналах.
Кстати, мастера традиционного направления не впервые страдали от перемены политического режима в стране. Так, будучи на Соловках, я в музее ГУЛАГа обнаружил на стенде высказывание одного из именитых сидельцев. Он писал: среди заключенных встречается множество актеров, режиссеров, писателей и художников «старой школы», а попали они сюда из-за робких попыток противостоять напору новаторов, вроде Мейерхольда, тесно связанных с НКВД-ОГПУ. Между прочим, театр, созданный на Соловках с благословения просвещенного начальства, назвали ХЛАМ: художники, литераторы, актеры, музыканты. Вот так! Впрочем, о том, как Казимир Малевич с маузером гонялся за недобитыми передвижниками, я слышал и раньше. Когда в следующий раз будете кручиниться над печальной судьбой разрушителей традиций, вспоминайте, что они всегда первыми начинают решать эстетические споры силой, а бумеранг истории имеет счастливую особенность возвращаться и бить по дурной голове.
Весной 1995 года мы выпустили в свет первый номер альманаха «Реалист». Среди авторов были Михаил Алексеев, Анатолий Афанасьев, Иван Стаднюк, Владимир Соколов, Андрей Дементьев, Борис Примеров, Константин Ваншенкин, Юрий Разумовский, Владимир Крупин, Анатолий Ланщиков… Цвет поздней советской литературы, грубо задвинутый в темный угол. В предисловии к альманаху я писал: «Мы живем в пору, когда на смену разрушенной (не без помощи отечественной литературы) советской мифологии спешно конструируется новая мифологизированная идеология, призванная закрепить в общественном сознании перемены, что произошли за последние годы. Растаскивание единой страны, обнищание основной части населения, упадок культуры – все это подается как естественный и даже необходимый для переходного периода процесс, а не результат бездарности, близорукости и безответственности политиков, готовых в борьбе за власть пожертвовать будущим Отечества. Новая мифология культивирует в людях комплекс исторической неполноценности, а нынешний развал трактуется как возмездие за “первородный грех” социализма… Страна снова пошла по пути великих потрясений, которые ведут только к крови, несправедливости и краху государственности. Мы видим это, сознаем и хотим противопоставить “новому агитпропу” реальный взгляд на вещи. Именно поэтому наш альманах называется “Реалист”.
Мы живем в пору мощнейшего, гунноподобного натиска западной массовой культуры, являющейся составной частью общей экспансии, обрушившейся на Россию. Мыльная пена, хлещущая с телевизионных экранов, миллионные издания бездарного западного чтива, пошлая клоунада, выдаваемая за смелое новаторство, сочетаются с очевидной поддержкой направлений, которые никогда не были ведущими в отечественной культуре. Антисоциальность, равнодушие к судьбе страны, к ее национальным ценностям, вымученный модернизм – навязываются ныне как признаки хорошего тона и приверженности общечеловеческим ценностям. Все это старательно поддерживается различными премиальными фондами, сознательно дезориентирующими творческую молодежь и не только молодежь. Вместе с идеологической заданностью соцреализма за бортом оказался и сам реализм… Литература, продолжающая традиции “золотого 19-го века” и развивающая лучшие достижения “железного” 20-го, с трудом находит себе дорогу на страницы периодической печати. Рупором писателей-реалистов и должен стать наш альманах…»
