– Офицер.
– Должен понимать: вчера коммунизм строили, сегодня – капитализм, завтра еще чего-нибудь придумают… А мы должны Россию строить, как бы это ни называлось! Понял?
– Понял! – кивнул директор «Сантехуюта», до последнего момента надеявшийся, что юбиляр пригласит его на банкет.
Когда-то Андрей Викторович был секретарем райкома партии, в 91-м впал в ничтожество и даже, говорят, запил. Но потом, когда вся эта галдящая длинноволосая демократия, рассевшись по чужим кабинетам, вдрызг развалила городское хозяйство, о нем вспомнили и вернули. Он снова поднялся, приспособился, научился говорить про общечеловеческие ценности, брать откаты, однако ко всему, что случилось в Отечестве за последние пятнадцать лет, относился, судя по некоторым признакам, как к какому-то дурному партийному уклону, вроде хрущевской кукурузомании, который когда-нибудь обязательно исправят и осудят…
Помощник, провожая, интимно погладил Михаила Дмитриевича по спине и шепнул, что сегодня все решено и ему обязательно позвонят.
«Ага, – обрадовался директор «Сантехуюта», – значит, фитюгинские денежки и пригодятся!»
Замешкавшись, он еле увернулся в дверном проеме от бушприта фрегата «Штандарт», вплывавшего в кабинет юбиляра.
– А разве не твоя очередь? – вернувшись в приемную, спросил Михаил Дмитриевич Ашотика.
– Жалко морячков! – вздохнул бывший цеховик. – Ну, какой?
– Очумел, по-моему. А ты что даришь?
– Так, одну вещь… – неопределенно ответил осторожный армянин. – Позвони, когда «Фили» получишь! Не пожалеешь!
Спускаясь вниз по лестнице, Свирельников услышал в нижнем холле знакомое раскатистое «без всяких-яких» и схоронился за колонной: встречаться с Вовико ему было неловко.
17
– Куда едем? – спросил Леша.
– В офис. Кто-нибудь звонил?
– Отец Вениамин. Просил напомнить про болтики…
– Болтики? Ах, ну да – болтики…
Они тронулись, и вскоре, оглянувшись, Свирельников заметил серые «жигули».
«Да и черт с ними! Вот ведь как жизнь чудно устроена: если бы на него не наехал центр из-за Толкачика, может, еще с «Филями» и потянули бы. А тут раз – и решили! Прав, прав Алипанов: когда пируют великаны, лилипуты сыты крошками! Господи, от чего только не зависит жизнь и состояние человека! От любой ерунды! Но на банкет, гад, не пригласил!..»
– Леша, – приказал он. – Видишь, серая «копейка» сзади?
– Вижу! – подтвердил водитель, глянув в зеркало.
– Подпусти поближе!
– Сейчас.
Вскоре «жигуль» оказался настолько близко, что можно было рассмотреть номер на переднем бампере. Можно – да нельзя! Жестяная табличка оказалась густо замазана грязью.
– Отрывайся! – распорядился директор «Сантехуюта» и набрал номер Алипанова.
– Аллёу. Ты где?
– Еду. Ну, как у нас там?
– Пока – никак. Работаю. Узнал номер девочек?
– Узнал. Записывай. Фирма «Сексофон»…
– Саксофон? – удивился бывший опер.
– Нет, «Сек-со-фон».
– Ишь ты! Какие у нас все-таки люди талантливые! А как их звали?
– Не помню. Беленькая и черненькая. Беленькая с глазом…
– Неужели?!
– …На пояснице.
– Ух ты! Разберемся. Этот-то так за тобой и катается?
– Катается.
– Номер не рассмотрел?
– Рассмотрел.
– Ну?
– Грязью затерт, ничего не видно. Профессионал!
– Не обязательно. Может, просто телевизор смотрит. А куда сейчас едешь?
– В офис.
– Не исключено, он с тобой на контакт попробует выйти. Не волнуйся, держись твердо. Если он оттуда, откуда ты думаешь, то мелочь. Шестерка. Понял?
– Понял.
– Ну, давай, до связи! Будет информация – позвоню.
Офис «Сантехуюта» располагался в Костянском переулке в панельной многоэтажке, втиснутой между дореволюционными домами. Прежде свирельниковская фирма арендовала двухкомнатную квартиру, но постепенно, год за годом, расползлась и заняла весь первый этаж. Подъезд Михаил Дмитриевич, конечно, отремонтировал, вставил железную дверь с кодом и домофоном (заодно пришлось одомофонить всех жильцов), вымостил вход и первый лестничный пролет красивыми плитками, стены облицевал бежевыми пластиковыми панелями, а потолок – рейками. Дальше, на второй этаж, как и прежде, вели выщербленные ступени, а покрытые старинной масляной краской стены запечатлели похабщину по крайней мере трех поколений. Свирельников несколько раз собирался перевести контору в какой-нибудь престижный бизнес-центр, но в последний момент отказывался от этой затеи. Отчасти из-за дороговизны, но в основном из суеверия: менять обжитое место – дело опасное. Так, «святой человек», когда по-родственному расписывали «пульку», ни за что во время игры не пересаживался, даже к стулу своему прикасаться запрещал. Однажды он отошел в туалет, а Полина Эвалдовна из озорства, чтобы карту перебить, подвинула стул. Валентин Петрович, вернувшись, заметил и так раскричался в гневе, что все в конце концов переругались и бросили игру из-за передвинутого стула. А тут целый офис!
Охранник Витя, нанятый в основном для того, чтобы местные пацаны не портили послеремонтную красоту офисного подъезда, почтил появление хозяина вставанием. Черная униформа висела на его тощем теле, точно на вешалке, он явно страдал от какого-то серьезного недуга и, вместо того чтобы бдительно вглядываться в экран караульного монитора, постоянно читал книжки про чудесные исцеления. Время от времени он вообще покидал свой пост и запирался в туалете, так как с некоторых пор пристрастился к уринотерапии.
– Ты вот что, Виктор, если появится такой бритоголовый в красной ветровке, сразу меня позови!
– Угу! – кивнул охранник. – Могу задержать!
– Не надо! – поморщился Михаил Дмитриевич: ему показалось, будто от охранника повеяло отвратительным его лекарством. – Просто позови меня!
– Есть.
– И с поста никуда не отходи!
– А я и не отхожу!
– Вот и не отходи!
Свирельников двинулся по коридору к приемной, чувствуя, как коллектив, оповещенный о появлении шефа, затаился, гадая, в каком настроении пребывает начальство. От этого зависело, как пройдет рабочий день – спокойно или в криках с нагоняями. Секретарша Нонна в момент его появления вытирала журнальный столик, скрывая последние следы массового дамского чаепития, происходившего тут несколько мгновений назад. Она печально улыбнулась вошедшему, плавно проследовала к своему рабочему месту и протянула шефу список звонивших, отдельно сообщив, что отец Вениамин просто уже заколебал ее своими болтиками.
