– Ага, стучать на однокурсницу? По телефону?!
– Не стучать, а информировать для ее же пользы. В конце месяца – двести долларов. Договорились?
– Bay! Президент ЗАО! – воскликнула девушка, рассматривая карточку. – Договорились! А можно каждую неделю – по пятьдесят?
– Можно! – засмеялся Свирельников.
Светка повернулась к нему спиной и, превозмогая неудобные штаны, побежала к друзьям, помахивая над головой зеленой бумажкой. Те восторженно заорали, благословляя за внезапную удачу своих студенческих богов.
Через неделю Светка приехала к нему на Беговую и прыгнула в постель. Нет, не в переносном, а в самом прямом смысле. Сначала она, получив обещанные деньги и выпив мартини, с восторгом наблюдала, как носятся под окнами конные упряжки. Затем объявила, что тоже вполне могла бы стать жокеем. Когда же Михаил Дмитриевич объяснил, что эта работа требует очень серьезной спортивной подготовки, Светка засмеялась, выбежала на середину комнаты, мгновенно выскочила из своего бесформенного джинсового кокона, сняла майку и осталась в одних трусиках. У Свирельникова перехватило дыхание, а в висках застучали дурацкие слова:
Topless, topless!
Топ-топ – и в лес!
Без одежды студентка выглядела не просто стройной и спортивной, как почти все в ее возрасте. Нет, легкое, почти мальчишеское тело было осиянно той редкостной, неизъяснимой, зовущей женственностью, которая превращает мужчин в готовых на все идиотов. Светка и сама, кажется, еще не понимала своего телесного дара, относясь к нему и распоряжаясь им с простодушной тинейджерской расточительностью. Она лихо села на шпагат, затем изящно перекувыркнулась, а потом, совершив головокружительное сальто, приземлилась на широкую кровать. Отдышавшись, спросила:
– Ну и как?
– Потрясающе!
– Мне одеться или вы разденетесь?
Ночью он проснулся и долго смотрел на белевшее в темноте тихое Светкино лицо. Михаил Дмитриевич уже догадался, что перед ним, надурачившись, нахохотавшись, налюбившись, лежит не случайная одноразовая девчонка, а его, Свирельникова, «сначальная» жизнь. Он это понял, потому что впервые за много-много лет его плоть, усталая от слагательных движений страсти, полнилась не самодовольным покоем и даже не блудливой мужской гордостью, а некой, давно забытой болезненно-неудовлетворенной нежностью. Насытившееся тело не передало свое умиротворение душе, которая продолжала мучиться неприкаянным вожделением так, словно обретенная плотью бурная взаимность к ней, к душе, не имеет никакого отношения. И он понял, что так теперь будет всегда…
– Микки, у тебя как сегодня настроение? – спросила Светка, ставя перед ним чашку с чаем.
– Не очень, – сознался он.
– Ну, тогда скажу! До кучи…
– Что такое?
– У меня для тебя два месседжа…
– Один хороший, другой плохой, как в анекдоте?
– Один – точно плохой. Второй – как посмотреть.
– Говори! – потребовал он, почувствовав болезненную слабость в сердце.
– Аленку снова отчислили. За прогулы. Я приказ на доске видела… – с ехидным сочувствием наябедничала Светка.
– Вот мерзавка! Она же обещала…
Девушка скорчила трогательную гримаску и ласково погладила Михаила Дмитриевича по голове, выражая полное сочувствие его отцовскому горю и намекая на то, что если с дочерью ему не повезло, то с ней – Светкой – совсем даже наоборот.
– Ладно, разберемся. Говори вторую новость!
– Давай, папочка, деньги – аборт буду делать!
– Какой аборт? – оторопел он.
– Понимаешь… – совершенно серьезно начала она противным голосом, напоминающим те, что гундосят за кадром в передачах «Дискавери». – Когда сперматозоид встречается с созревшей женской яйцеклеткой, происходит чудо зарождения новой жизни. Современная медицина знает несколько способов убивания этого чуда. Наиболее физиологичным считается…
Свирельников размахнулся и влепил ей пощечину. Она несколько мгновений сидела, изумленно глядя на него, потом захохотала и тут же заплакала. Михаил Дмитриевич сначала просто смотрел и удивлялся тому, что слезы не капают и даже не катятся, а буквально струятся по ее щекам. Потом ему стало от жалости трудно дышать, он прижал рыдающее тельце к себе и прошептал:
– Прости, я нечаянно!
– Ага, нечаянно! Со всей силы! – вдруг пролепетала девушка каким-то совершенно школьным голоском.
От этой школьности Михаил Дмитриевич совершенно ослаб и тоже почти заплакал, почувствовав во рту давно забытую жгучую сладость сдерживаемого рыдания.
– Сколько недель? – спросил он.
– Восемь.
– Почему молчала?
– Не знаю! Хотелось подольше помечтать, как я рожу тебе кого-нибудь…
– Вот именно – кого-нибудь! Мать-героиня… Завтра пойдем к врачу. Сейчас это с помощью вакуума делают. Быстро и надежно.
– Вакуума? И так один ва-аку-у-ум… – Она зарыдала в голос. – Зачем мне вакуум? Я ребенка хочу!
– Ты сама еще ребенок.
– Ага, как трахать меня – так не ребенок!
– Я тебя не трахаю, а люблю.
– Любят по-другому. А ты трахаешь, трахаешь, трахаешь…
– Ну, не плачь! – просил он, целуя соленые щеки. – Я больше не буду. Хочешь, пойдем куда-нибудь? В ресторан…
– Хочу. Когда? – деловито спросила девушка, вытирая слезы.
– Когда хочешь. Завтра.
– Завтра? Не обманешь? Ты всегда обещаешь, а потом у тебя то переговоры, то еще какая-нибудь чухня!
– Не обману! – Он погладил ее по голове, как гладил когда-то Аленку. – Что ты еще хочешь?
– Две вещи.
– Какие?
– Я куртку видела в «САШе»… Хочу!
– Нет вопросов.
– Дорога-ая!
– Нет вопросов. Еще? Вторая вещь?
– Это не вещь.
– А что это?
– Это ты.
– Я?
– Да – ты! Еще я хочу тебя. Прямо сейчас.
– Ты что, мазохистка?
– Не знаю, наверное… – улыбнулась Светка сквозь слезы и села к нему на колени.
В этот момент зазвонил «золотой» мобильник.
– Привет! Узнал?
– Конечно! – ответил Свирельников: голос Жолтикова, противоестественно ласковый, спутать было невозможно.
– Он подписал. Ты готов соответствовать вызову времени?
– Да. Когда?
– Возможно, сегодня. Команды еще не было, но может поступить в любой момент. Помнишь, сколько в справке должно быть страниц?
– В какой справке?
