— Ничего подобного… — надломленно возразил он. — Я хотел тебя так сильно. До сих пор хочу.
— Ты говоришь только о сексе, — приходя в отчаяние, ответила я.
— Нет, это не так, — с горячностью заявил Данте. — Я хочу видеть тебя не только в своей постели. Я хочу, чтобы ты стала частью моей жизни. Твой ум, твоя жизнерадостность, твоя доброта — все в тебе заводит меня, не только твое соблазнительное тело.
Он поднял руку, словно хотел прикоснуться ко мне, но потом уронил ее, когда я вздрогнула.
— Вот почему я не могу без тебя. Вот почему чуть с ума не сошел, когда увидел тебя рядом с Алекси. Bella, я тоже тебя люблю. Пожалуйста, скажи, что еще не слишком поздно все исправить.
Тогда откуда такая жестокость? И где гарантия, что он не поступит подобным образом еще раз?
— Если ты любишь меня, как ты мог обойтись со мной так жестоко?
Данте тяжело вздохнул, и на его лице отразились настоящие мучения. Но я не могла оставить все, как есть. Я заслуживала услышать ответ.
— Потому что я боялся любить тебя, — едва слышно пробормотал он.
За окном из‑за облаков выглянула луна, и ее серебристые лучи проникли в окно библиотеки, осветив лицо Данте, которое до этого было спрятано в тени горевшей у него за спиной лампы. И я увидела темные круги у него под глазами и поняла, что он измотан и опустошен.
Мне захотелось обхватить его лицо ладонями, прижать к себе и пообещать, что я прогоню всех демонов, которые мучили его… Но я сжала руки в кулаки и заставила себя стоять смирно. Если я брошусь утешать его, я никогда не узнаю причину, по которой мы расстались, и тогда напуганной буду уже я — я буду бояться, что такое повторится снова.
— Что именно страшило тебя?
— Что ты бросишь меня, — едва слышно выдохнул Данте с такой болью в глазах, что у меня сжалось сердце. — Так же как она.
— Ты имеешь в виду свою мать?
Он тяжело сглотнул, а потом кивнул.
— Когда ты спросила меня о ней, я сказал тебе неправду. Сказал, что не помню ее. Но дело в том, что, когда я начал испытывать к тебе серьезные чувства… на меня обрушилось все то, что произошло в тот страшный день. И я испугался, что все повторится снова.
Он отвернулся, но я видела, как боль исказила черты его лица, и мое сердце мучительно сжалось. Данте оттолкнул меня, потому что боялся потерять. С одной стороны, это казалось чистой воды безумием, но с другой — все объясняло.
Не в силах больше сдерживаться, я коснулась его щеки и повернула к себе, а потом нежно поцеловала его в губы. Он весь напрягся, а потом судорожно выдохнул.
— Ты расскажешь мне, что случилось? — спросила я.
Данте прижался лбом к моему лбу и, обняв меня за талию, притянул к себе.
— Да, — беспомощно ответил он.
Глава 22
Если бы я только мог избежать этого разговора. Я убедил себя, что у меня получилось забыть то, что случилось со мной в тот день, только мои раны до сих пор кровоточили.
Но я боялся, что, если не скажу Эди всю правду, она больше никогда не сможет довериться мне.
— Мне было лет пять или шесть, не помню, — начал я, вцепившись в нее и вдыхая ее аромат, чтобы набраться сил и устоять на ногах, погружаясь в эту черную дыру воспоминаний. — Накануне вечером были… разборки. Сутенер матери побил ее. Я пытался помешать ему, но он избил и меня тоже…
Эди задрожала и, обхватив меня за талию, прижала к себе, помогая мне удержать равновесие.
— Все хорошо, — сказала она, — я здесь.
Это было как раз то, что я хотел услышать. Ее слова успокоили меня, напомнив, что я больше не тот маленький мальчик, жестоко избитый и такой напуганный. Я был взрослым человеком, и Эди никогда бы не заставила меня страдать, как моя мать.
— Думаю, именно по этой причине она решила избавиться от меня. Следующим утром она много плакала. А потом заставила меня надеть мою самую лучшую одежду и повела меня в церковь, куда мы ходили каждое воскресенье. — Я горько рассмеялся. — Какая ирония, не так ли? Проститутка посещает службу в церкви.
— Продолжай.
— Она усадила меня на ступеньках и попросила подождать ее. Потом сказала, что любит меня, и ушла.
Я с горечью вспоминал, как дрожал ее голос, когда она прошептала эту ложь мне на ухо.
«Будь храбрым мальчиком, Данте. Я так сильно люблю тебя».
— Я ждал. Люди приходили в церковь и уходили. Сначала со мной попытался заговорить священник, а потом пришли полицейский и социальный работник. Начался дождь, и они хотели завести меня в церковь, но я словно взбесился. Я сказал им, что я не могу пойти с ними, что я не должен уходить. Я был уверен, что она вернется, потому что она пообещала мне. И я боялся, что, если уйду оттуда, она никогда не найдет меня. — Меня затрясло, когда я вспомнил свои рыдания и крики, ощущение холодного дождя на моей коже и недовольное бурчание полицейского, когда я брыкался, пытаясь вырваться из его рук.
— О, Данте, мне так жаль.
Эди еще крепче обняла меня и, уткнувшись лицом в мою грудь, заплакала.
И я больше не смотрел на ее утешения как на жалость.
— Ты, должно быть, очень страдал. И она тоже.
— Почему ты думаешь, что она сожалела о том, что сделала? — Я отстранился и глянул на Эди. — Она не любила меня. Она бросила меня.
— Ты правда так считаешь? — Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.
— Конечно, — ответил я, но сомнение, прозвучавшее в ее голосе, заставило меня задуматься.
— Что случилось потом? После того, как она оставила тебя?
— Меня отправили в детский дом в Неаполе. Я с трудом приживался там. Я чувствовал себя таким одиноким и хотел, чтобы моя мама вернулась. А потом я начал злиться на нее за то, что она бросила меня.
— Но тебя продолжали бить? Или обижать?
— Нет. — Наоборот, это я стал обижать других. Я вспомнил, как ужасно вел себя в семьях, принимавших меня под свой кров. Они были простыми людьми, настоящими тружениками и хотели помочь мне, но я отвергал их помощь.
— А тебе не приходило в голову, что она могла оставить тебя не потому, что не любила, но потому, что любила очень сильно и не хотела видеть, как ты страдаешь? Судя по твоим словам, у нее была очень непростая жизнь. Может, она пыталась защитить тебя? Ты сказал, что у нее был сутенер, очень жестокий человек. Разве не может быть такого, что она решила отказаться от тебя, чтобы ты рос в безопасности?
Что‑то распахнулось глубоко внутри меня, когда я услышал слова Эди. И вдруг на меня обрушились воспоминания, которые я годами хранил запертыми в подсознании.
«Я так сильно люблю тебя».
Как часто мама говорила мне эти слова? Сотни раз. А может, тысячи? Как часто она обнимала меня и целовала, щекотала мой живот, чтобы я расхохотался? Как часто рассказывала мне сказки поздно ночью, после того, как уходил ее мужчина, чтобы я мог заснуть? Я представил ее лицо, являвшееся мне в ночных кошмарах, но впервые за все время я вдруг осознал, что оно выглядело совсем юным. Она была подростком, когда родила меня. И ей было не больше двадцати с небольшим лет, когда она бросила меня.
