— Скорее всего, это неразумно. Но ты уже приехал, чужих людей здесь нет, а на тебе гостиничная униформа. Я думаю, мы в безопасности.
— Хорошо! Но я откажусь от пива, потому что мне надо еще работать. Но я с удовольствием выпью холодной минеральной воды.
Макс направился сквозь раздвижные двери внутрь помещения к холодильнику. При взгляде на него Никки почувствовала головокружение. Она покраснела и схватилась за спинку кресла. Макс напоминал ей античного бога. На пляже он хорошо выглядел в своих шортах и футболке. Но эти внушительные мускулы, прорисовывающиеся при ходьбе под загорелой кожей, и влажные плавки, очерчивающие самые красивые, что она когда‑либо видела, ягодицы, окончательно лишили ее разума.
Как жаль, что, когда он вернулся к ней во дворик, на нем была футболка. Прятать такое тело было настоящим преступлением. Никки вздохнула. Возможно, даже лучше, что он оделся. Она не могла себе позволить сидеть и любоваться телом Макса Конвея.
Она уже опасалась любоваться хоть каким мужчиной. Судя по всему, она плохо в них разбиралась. Она видела в мужчине то, что ей хотелось видеть, но не их истинные желания и мотивы.
— Ты раскраснелась, — отметил Макс.
— Да, сегодня очень жарко…
— Садись вот здесь в тени и выпей холодной воды, — сказал он, протягивая ей бутылку.
Никки села в кресло в тени дерева франжипани, цветы которого издавали нежный сладкий аромат.
— Спасибо! Это как раз то, что мне нужно.
«Ты, как раз тот, кто мне нужен», — подумала она. Но постаралась быстро выбросить эту мысль из головы. Вот уже полгода она обходилась без мужской компании. Постепенно Никки начинала думать, что сможет прожить жизнь без мужчины. Но желания… Это был другой вопрос. Присутствие Макса Конвея в непосредственной близости напомнило ей, что не только у ее разума, но и у ее тела есть желания.
Она немного поерзала на стуле, пытаясь отодвинуться подальше от Макса. А он подтолкнул к ней деревянный поднос с едой.
— Расскажи мне, что тут у нас? Самоса? Спринг‑роллы?
— Спринг‑роллы тут называют «лумпия», а эта жаренная в масле выпечка напоминает индийскую самосу. На десерт здесь кокосовый пирог, жареные бананы, свежие ананас и папайя.
— Выбор за тобой! Но поторопись! Я готов съесть все за пару секунд!
Никки рассмеялась.
— Я так и знала, что спортсмены много едят.
И снова эта ленивая широкая ухмылка на его лице.
— Мне постоянно приходилось соблюдать диету. А теперь я ем что хочу! У меня волчий аппетит, и я люблю вкусно поесть.
От мысли о том, что он может любить, кроме еды, у Никки снова порозовели щеки. Ей не следовало оставаться с ним. Какое счастье, что он надел футболку. Когда Макс потянулся за очередной порцией, она заметила небольшой шрам на его локте, белеющий на загорелой коже.
— Что с твоим локтем? Ты полностью восстановился?
Макс не донес руку с куском лумпии до рта и отложил его на лист банана. Выражение его лица стало напряженным.
— Почему ты спрашиваешь? — поинтересовался он, сузив глаза.
Она решила выведать то, о чем ей не следовало знать? Разве весь мир не обсуждал травму Макса Конвея?
— Я думала… Не то чтобы я постоянно об этом думала, конечно нет… Так вот, сейчас в Северном полушарии лето, теннисный сезон в разгаре, и ты…
— Я должен быть на корте? — произнес он с мрачным выражением лица, и Никки пожалела, что заговорила об этом.
— Ну да, — ответила она. — Прошу прощения, мне не стоило об этом говорить.
— Не извиняйся. Это закономерный вопрос. Меня постоянно об этом спрашивают, и я не могу уже избегать ответа.
Макс вздохнул так тяжело, что Никки захотелось обнять и пожалеть его. Но даже положить руку ему на плечо было бы неуместно.
— Мой локоть зажил. Но последствия травмы все равно не позволяют мне играть на профессиональном уровне.
— О, — расстроилась Никки, не зная, что именно будет правильным сказать в такой ситуации. — Грустно, что это так.
— Травма была серьезная. Порваны сухожилия. Кость повреждена. Доктора не были настроены оптимистично с самого начала. Они не верили, что я снова смогу управлять своей рукой. Но я не смирился с их диагнозом. Я провел год в отделении интенсивного восстановления в Калифорнии. Я прошел курс традиционного лечения у лучших специалистов. Затем последовал курс нетрадиционной медицины, который основывался скорее на надежде, чем на знаниях.
Я очень хотел выздороветь. И в результате моя рука вполне восстановилась, скажем так, для повседневного использования. Но не для профессионального тенниса. И если я не в состоянии показать на корте лучшие результаты, то я не хочу играть совсем. Об этом пока никто не знает, но я ухожу из спорта. Это еще одна причина, почему я сейчас прячусь от внимания публики.
Горечь его слов поразила Никки.
— Мне трудно представить, как тебе сейчас непросто. — Между симпатией и жалостью была тонкая грань, и Никки удалось не преступить ее.
Макс пожал плечами. Но его голос был по‑прежнему напряжен, когда он произнес:
— Я не первый спортсмен, который уходит из спорта из‑за травмы, и не последний. Мы постоянно живем с этим риском. Каждый профессиональный спортсмен когда‑то принимает решение уйти и продолжает жить дальше.
— Но ты не был к этому готов.
— В двадцать восемь лет я приблизился к пику своей карьеры. — В голосе Макса послышались нотки сожаления.
— Со скоростью подачи более ста пятидесяти пяти миль в час?
— Правильно.
Никки запнулась.
— Я пытаюсь разглядеть в этом какие‑то положительные моменты, но разве это хорошо, что ты ушел на пике карьеры?
— Я не уверен в том, что это был мой наилучший результат. Я чувствовал, что могу сделать больше. Теперь я никогда не узнаю, чего еще я мог бы достичь.
— И чем ты планируешь заняться? — спросила Никки, не уверенная в том, стоит ли ей задавать ему вопросы о будущем.
Макс пожал плечами:
— Я никогда не занимался чем‑то еще, только играл в теннис. Я начал учиться в университете, но мне пришлось прервать учебу из‑за спортивных обязательств. Я никогда не думал ни о чем другом, кроме тенниса. И вот я в одной лодке с людьми, которые не смогли позаботиться о завтрашнем дне.
«Только не все из этих людей мультимиллионеры», — подумала Никки.
Вслух она произнесла:
— Такой талантливый и известный человек, как ты, должен иметь много вариантов, чем заняться в будущем.
— Да, у меня есть несколько предложений. И это третья причина, почему я здесь. Я должен обдумать эти предложения. Четвертая причина: я не хочу быть вовлеченным в еще один скандал.
