Милла решила, что начнет с того, что напишет любимое место Кормака. Он прав — от вида на озеро и горы захватывает дух. Едва Милла увидела этот скалистый хребет из гранита, она почувствовала прилив вдохновения.
Расстегнув молнию на сумке, Милла вытащила свой альбом.
— Я постараюсь сделать наброски быстро. Мне нравится это место. Думаю, вам приятно это слышать.
Кормак сел, прислонившись спиной к валуну.
— Именно это я скажу Рози, когда буду ей объяснять, почему ее танцпол еще не смонтирован.
Он откинул голову назад и закрыл глаза.
Милла пристально посмотрела на его лицо и открыла альбом.
— Рози простит вас, когда вы подарите ей на свадьбу картину с изображением Калькаррон‑Хаус.
Милла водила карандашом по бумаге, выделяя контуры, закрашивая тени, легкими быстрыми движениями прорисовывая траву. Она мысленно смешивала краски и делала заметки о том, какие оттенки следует использовать в картине: серые, лиловые, ярко‑желтые, переходящие в бледно‑золотой, насыщенные зеленые и темно‑коричневые. Милла работала быстро, понимая, что терпение Кормака может в любой момент иссякнуть.
Кормак исподтишка наблюдал за Миллой. Он знал, что ей нелегко было взобраться на вершину горы, и восхищался силой ее духа. Милла, казалось, целиком была поглощена рисованием. Наверное, в этот момент она была счастлива.
Кормак обвел взглядом окрестности и поймал себя на том, что невольно ищет: не притаились ли среди камней вражеские солдаты. Он опустил голову на руки и напомнил себе, что здесь нет врагов — только воспоминания.
В последний раз он был здесь с вдовой Дункана, Эммой, чтобы развеять пепел друга среди этих гор. Дункан тоже любил это место. В детстве они часто приходили сюда с родителями на пикники, а когда стали подростками, тайком попивали тут виски из фляжки, которую втихаря наполняли из графина отца Кормака. Спиртное развязывало им языки, но друзья и так никогда ничего не скрывали друг от друга. Именно тогда Кормак узнал, чего хотел Дункан…
Когда Милла наконец подняла глаза от альбома, она удивилась, увидев, что Кормак смотрит на нее.
— Что вы видите в этих скалах? — спросил он.
— Я вижу святилище — безопасное место, где можно спрятаться или укрыться. Я вижу историю — я чувствую силу, сотворившую эти камни. В трещинах и расселинах я вижу течение времени. Здесь присутствует богатая мозаика текстуры и цвета, которую я могу преувеличить до дерзкой абстракции… А что видите вы?
Кормак поднялся на ноги и потер затылок.
— Я вижу камни. Нам нужно идти.
Он протянул руку и помог Милле подняться.
Не удержавшись от желания, чтобы последнее слово осталось за ней, она добавила:
— Вы всегда можете увидеть больше, если захотите. Вам просто нужно открыть глаза пошире — вот и все.
Подъехав к коттеджу, Кормак помог Милле выйти из машины и проводил до двери.
— Вы по‑прежнему хотите остаться здесь?
— Да. Думаю, так будет лучше… Я хочу сказать, что мне нужно сосредоточиться на своей работе.
Он отступил назад.
— Я привезу ваши вещи из дома чуть позже, а заодно проверю, все ли у вас в порядке. — Кормак сунул руки в карманы. — У вас есть еда?
Милла улыбнулась.
— Да. Со мной все будет хорошо.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Кормак!
Он повернулся.
— Пожалуйста, поблагодарите вашу семью от моего имени за гостеприимство. Вы им объясните, почему я предпочитаю жить в коттедже?
— Конечно. Вы забываете, что мой дедушка был художником — они к этому привыкли.
Милла улыбнулась.
— И спасибо вам за все. Вы были очень… — она замолчала, не сумев подобрать нужных слов.
— И вы тоже были очень… — усмехнулся он в ответ.
Глава 6
Кормак обвел взглядом студию на случай, если он что‑то пропустил, но Милла за время своего пребывания в Калькаррон‑Хаус использовала только несколько страниц в одном из альбомов для рисования, который оставила открытым на столе.
Кормак всмотрелся в незаконченный набросок лица мужчины. Глаза этого человека, несомненно, были полны задумчивости и печали — должно быть, это один из тех урбанистических портретов, о которых говорила Милла. Он провел пальцем по конверту, который держал в руках, а затем сунул его в альбом.
В студию вошла Рози, неся сумку и куртку Миллы.
— Это было несложно. Она даже не распаковала свои вещи.
— Ну, она ведь не собиралась оставаться тут надолго.
Кормак потянулся к сумке, но Рози остановила брата:
— Подожди секунду. Я хочу поговорить с тобой.
У него в голове прозвенел тревожный звонок.
— О чем?
— Ты только не ощетинивайся сразу, но вчера вечером за ужином я не могла не заметить, как ты смотришь на Миллу.
— Ты навоображала себе невесть что…
— Вовсе нет. Ты ведь мой брат, и я вижу тебя насквозь.
— Ради бога…
— Хватит меня перебивать! Я пытаюсь тебе кое‑что сказать.
Кормак знал, что Рози не отстанет от него, пока не выскажется.
— Ладно. Говори.
Он сложил руки на груди.
Рози подошла к книжному шкафу и взяла с полки снимок в серебряной рамке, который Кормак сразу узнал.
— Мне нравится это фото тебя и Дункана. Здесь ты выглядишь таким счастливым.
Кормак почувствовал, как сжалось сердце.
— К чему ты клонишь?
Рози поставила рамку обратно в шкаф.
— Больше всего на свете я хочу, чтобы ты снова был счастлив. Я хочу, чтобы рядом со мной был мой брат, а не эта тень, в которую ты превратился. Милла хорошая, но она кажется такой…
— Какой?
— Хрупкой. Не могу утверждать точно, но мне кажется, что именно в такую девушку ты мог бы влюбиться…
— С чего ты взяла? — с раздражением ответил Кормак. — Я не собираюсь ни в кого влюбляться, ты же знаешь. Если я и засматриваюсь на нее, то лишь потому, что она красивая — вот и все. — Он взял сумку и подошел к двери. — Мне нужно отвезти ее вещи. Увидимся позже.
Милла скрестила руки и окинула взглядом эскиз, над которым трудилась. Пол вокруг нее был усеян листами с другими набросками, на которых она пыталась запечатлеть скалы и небо. Обычно Милла редко пользовалась для рисования углем, но его резкие темные штрихи очень хорошо подходили для того, чтобы передать суровую красоту того уголка природы, который так любил Кормак.
