— Я потеряла ребенка.
Голос у нее был ровный, измученный, усталый.
Ее слезы он мог бы вытереть. Но сейчас он понятия не имел, как ей помочь.
— Я знаю. Мне очень жаль.
— Не надо пытаться меня утешить. — Ее пальцы сжали простыню. — Знаю, тебе тоже больно.
Чак опустился на стул, каждый вдох обжигал его легкие антисептическим запахом поражения.
— Я знал, что у нас мало шансов. Если бы в современной медицине осталось что‑то, что мы еще не пробовали. Но нет.
Он был ей нужен, чтобы справиться с болью потери. Он знал, что Шане хуже, чем ему. Она чувствовала большую утрату из‑за того, что носила ребенка в себе.
— Доктор сказал то же самое, — проговорила жена ровным голосом, отказываясь смотреть ему в глаза, — ничего больше нельзя сделать.
— Шана. — Чак потянулся к ее руке.
Она отстранилась.
— Тебе не нужно этого делать.
Почему она не смотрит на него? Он не мог избавиться от ощущения, что с ней происходит что‑то еще.
— Что ты имеешь в виду?
Она откинулась на подушку и пристально посмотрела на него, затем быстро проскользнула взглядом мимо.
— После того, как мы… Когда я была в душе, часть моей памяти вернулась.
Чак тяжело сглотнул.
Худший сценарий пронесся у него в голове, как сирена. Он догадался, что она не вспомнила что‑то мрачное, что он и сам хотел бы забыть.
— Какая часть?
Ее глаза впервые встретились с его глазами. Он увидел в них боль и злость.
— Та часть, где мы решили расстаться.
Что угодно, только не это.
— Не знаю, что и сказать.
— Ничего. Сейчас ты ничего не можешь сказать. Время говорить правду прошло.
Чак хотел успокоить ее, обнял за плечи. Его первоочередной задачей было сохранять спокойствие.
— Я не хотел тебя расстраивать. Мы можем обсудить это позже.
— Позже? — Шана повела плечами, сбрасывая его руки. — Больше не о чем говорить. Совсем. Теперь я понимаю, что ты остался со мной из чувства долга, потому что я была беременна. Но сейчас тебе не о чем беспокоиться. Можешь идти.
— Я тебя не оставлю.
— Доктор сказал, что я должна провести ночь в клинике. Тебе не обязательно оставаться.
— Я не уйду, — повторил Чак.
Синий огонь вспыхнул в глазах Шаны, ее нежные мягкие губы превратились в бескомпромиссную линию.
— У тебя больше нет передо мной никаких обязательств.
Шана была расстроена. Тем, что она вспомнила, тем, о чем он не сказал.
— Сейчас не время принимать серьезные решения. Тебе плохо. — Чак замолчал, проведя рукой по щетине. — По правде говоря, мне тоже.
Прекрасное лицо Шаны исказил гнев.
— Мы уже это обсуждали. Больше никаких разговоров не будет. Извини. Пришло время покончить с этим.
Конец всему. Во второй раз их брак был объявлен недействительным.
Он искал слова, чтобы… Чтобы между ними не было этого холодного молчания.
Дверь смотровой открылась, впустив двух сотрудников, готовых перевести ее в палату на ночь.
Шана откинулась назад.
— Чак, тебе пора уходить. Всего хорошего.
Надлом в ее голосе удержал его от спора с ней. Но он никак не мог покинуть клинику. Чак не знал, что их ждет в будущем. Но сегодня он будет с женой.
После беспокойной ночи на неудобной больничной койке Шане не стало легче. Ее сердце было разбито.
Как она могла так быстро привязаться к Чаку, ведь она едва знала его? Она тосковала по всему, что потеряла и что могло бы быть.
Их отношения были построены на лжи. Этого Шана принять не могла.
Дверь палаты открылась. Это был не Чак. И не медсестра.
— Мама, — проговорила Шана дрожащим голосом.
Мать прошла через комнату и крепко обняла Шану, обдав ароматом сирени и флердоранжа. Она не всегда предпочитала цветочный парфюм. Узнав о тайной семье своего мужа, Луиза, по понятным причинам, потерялась, но в тот день, когда встала на ноги, она приобрела эти духи. Для мамы аромат сирени и флердоранжа означал надежду, новые начинания.
Знакомый запах успокаивал Шану. Она с восхищением смотрела на свою элегантно одетую мать, на ее длинные серо‑стальные волосы, собранные в гладкий хвост. Луизе удалось заново выстроить свою жизнь. Как только Шана обручилась с Чаком, ее мама занялась своей личной жизнью.
Горло сдавило от слез. Шана сглотнула.
— Мама, почему ты здесь? Как ты так быстро приехала?
Луиза пожала плечами.
— Чак позвонил мне вчера вечером и рассказал о ребенке. Он беспокоится о тебе. И я села в самолет.
— Но твой отпуск…
— Не беспокойся обо мне. — Мать пригладила волосы Шаны. — Я здесь ради тебя. Я прилетела бы раньше, но подумала, что для вас с Чаком будет лучше… Я подумала, может быть… — Она покачала головой. — Не важно. Давай сосредоточимся на настоящем.
— Спасибо. Ты, должно быть, устала после ночного перелета.
От улыбки морщинки на лице матери углубились. Она сжала руку Шаны, будто не обращая внимания на ее слова.
— Мы можем отдохнуть, как только доставим тебя домой.
— Со мной все будет в порядке.
Ее сердце было разбито, но тело должно было восстановиться.
На мгновение ясные, полные жизни глаза матери погасли.
— Я прошла через то, что ты сейчас переживаешь, — проговорила она с грустной улыбкой.
Шана удивленно подняла глаза.
— У тебя был выкидыш? Ты никогда не говорила мне. Я имею в виду, ты не сказала мне, когда я росла. Может, ты говорила об этом в последние пять лет, а я не помню?
Она восстановила лишь небольшую часть своих воспоминаний. И ей определенно не нравилось то, что она видела. Свежая боль сдавила сердце.
— Я рассказала тебе, когда это впервые случилось с тобой. — Мать печально вздохнула, прижимая руку к груди и расправляя ворот оранжевого свитера. — Когда ты была ребенком, не было ни времени, ни повода. Потом, когда ты была подростком, было так много всего другого…
С ее отцом.
Последствия его поступков отравили ей жизнь. Его предательство сделало ложью все хорошее, что он сделал в прошлом.
Шана прижала руку к сердцу. Как Чак мог солгать ей, зная, как много для нее значит правда?
Она моргнула, сдерживая слезы, опасаясь, что потеряет контроль над эмоциями. Ей ужасно захотелось домой, в постель.
