Неподвижно стоял колдун на своем месте.
- Где ты была? — спросил он, и стоявшая перед ним
затрепетала.
- О! зачем ты меня вызвал? — тихо простонала она. — Мне было
так радостно. Я была в том самом месте, где родилась и прожила пятнадцать лет.
О, как хорошо там! Как зелен и душист тот луг, где я играла в детстве: и
полевые цветочки те же, и хата наша, и огород! О, как обняла меня добрая мать
моя! Какая любовь у ней в очах! Она приголубливала меня, целовала в уста и
щеки, расчесывала частым гребнем мою русую косу...
Отец! — тут она вперила в колдуна бледные очи, — зачем ты
зарезал мать мою?
Грозно колдун погрозил пальцем.
- Разве я тебя просил говорить про это? — И воздушная
красавица задрожала. — Где теперь пани твоя?
- Пани моя, Катерина, теперь заснула, а я и обрадовалась
тому, вспорхнула и полетела. Мне давно хотелось увидеть мать. Мне вдруг
сделалось пятнадцать лет. Я вся стала легка, как птица. Зачем ты меня вызвал?
- Ты помнишь все то, что я говорил тебе вчера? — спросил
колдун так тихо, что едва можно было расслушать.
- Помню, помнюо; но чего бы не дала я, чтобы только забыть
это! Бедная Катерина! она многого не знает из того, что знает душа ее.
"Это Катеринина душа", — подумал пан Данило; но
все еще не смел пошевелиться.
- Покайся, отец! Не страшно ли, что после каждого убийства
твоего мертвецы поднимаются из могил?
- Ты опять за старое! — грозно прервал колдун. — Я поставлю
на своем, я заставлю тебя сделать, что мне хочется. Катерина полюбит меня!..
- О, ты чудовище, а не отец мой! — простонала она. — Нет, не
будет по-твоему! Правда, ты взял нечистыми чарами твоими власть вызывать душу и
мучить ее; но один только бог может заставлять ее делать то, что ему угодно.
Нет, никогда Катерина, доколе я буду держаться в ее теле, не решится на
богопротивное дело. Отец, близок Страшный суд! Если б ты и не отец мой был, и
тогда бы не заставил меня изменить моему любому, верному мужу. Если бы муж мой
и не был мне верен и мил, и тогда бы не изменила ему, потому что бог не любит
клятвопреступных и неверных душ.
Тут вперила она бледные очи свои в окошко, под которым сидел
пан Данило, и недвижно остановилась...
- Куда ты глядишь? Кого ты там видишь? — закричал колдун.
Воздушная Катерина задрожала. Но уже пан Данило был давно на
земле и пробирался с своим верным Стецьком в свои горы. "Страшно,
страшно!" говорил он про себя, почувствовав какую-то робость в козацком
сердце, и скоро прошел двор свой, на котором так же крепко спали козаки, кроме
одного, сидевшего на сторо'же и курившего люльку. Небо все было засеяно
звездами.
V
- Как хорошо ты сделал, что разбудил меня! — говорила
Катерина, протирая очи шитым рукавом своей сорочки и разглядывая с ног до
головы стоявшего перед нею мужа. — Какой страшный сон мне виделся! Как тяжело
дышала грудь моя! Ух!.. Мне казалось, что я умираю...
- Какой же сон, уж не этот ли? — И стал Бурульбаш
рассказывать жене своей все им виденное.
- Ты как это узнал, мой муж? — спросила, изумившись,
Катерина. — Но нет, многое мне неизвестно из того, что ты рассказываешь. Нет,
мне не снилось, чтобы отец убил мать мою; ни мертвецов, ничего не виделось мне.
Нет, Данило, ты не так рассказываешь. Ах, как страшен отец мой!
- И не диво, что тебе многое не виделось. Ты не знаешь и
десятой доли того, что знает душа. Знаешь ли, что отец твой антихрист? Еще в
прошлом году, когда собирался я вместе с ляхами на крымцев (тогда еще я держал
руку этого неверного народа), мне говорил игумен Братского монастыря, он, жена,
святой человек, — что антихрист имеет власть вызывать душу каждого человека; а
душа гуляет по своей воле, когда заснет он, и летает вместе с архангелами около
божией светлицы. Мне с первого раза не показалось лицо твоего отца. Если бы я
знал, что у тебя такой отец, я бы не женился на тебе; я бы кинул тебя и не
принял бы на душу греха, породнившись с антихристовым племенем.
- Данило! — сказала Катерина, закрыв лицо руками и рыдая, —
я ли виновна в чем перед тобою? Я ли изменила тебе, мой любый муж? Чем же
навела на себя гнев твой? Не верно разве служила тебе? сказала ли противное
слово, когда ты ворочался навеселе с молодецкой пирушки? тебе ли не родила
чернобрового сына?..
- Не плачь, Катерина, я тебя теперь знаю и не брошу ни за
что. Грехи все лежат на отце твоем.
- Нет, не называй его отцом моим! Он не отец мне. Бог
свидетель, я отрекаюсь от него, отрекаюсь от отца! Он антихрист, богоотступник!
Пропадай он, тони он — не подам руки спасти его. Сохни он от тайной травы не
подам воды напиться ему. Ты у меня отец мой!
VI
В глубоком подвале у пана Данила, за тремя замками, сидит
колдун, закованный в железные цепи; а подале над Днепром горит бесовский его
замок, и алые, как кровь, волны хлебещут и толпятся вокруг старинных стен. Не
за колдовство и не за богопротивные дела сидит в глубоком подвале колдун: им
судия бог; сидит он за тайное предательство, за сговоры с врагами православной
Русской земли — продать католикам украинский народ и выжечь христианские церкви.
Угрюм колдун; дума черная, как ночь, у него в голове. Всего только один день
остается жить ему, а завтра пора распрощаться с миром. Завтра ждет его казнь.
Не совсем легкая казнь его ждет; это еще милость, когда сварят его живого в
котле или сдерут с него грешную кожу. Угрюм колдун, поникнул головою. Может
быть, он уже и кается перед смертным часом, только не такие грехи его, чтобы
бог простил ему. Вверху перед ним узкое окно, переплетенное железными палками.
Гремя цепями, подвелся он к окну поглядеть, не пройдет ли его дочь. Она кротка,
не памятозлобна, как голубка, не умилосердится ли над отцом... Но никого нет.
Внизу бежит дорога; по ней никто не пройдет. Пониже ее гуляет Днепр; ему ни до
кого нет дела: он бушует, и унывно слышать колоднику однозвучный шум его.
Вот кто-то показался по дороге — это козак! И тяжело
вздохнул узник. Опять все пусто. Вот кто-то вдали спускается... Развевается
зеленый кунтуш... горит на голове золотой кораблик... Это она! Еще ближе
приникнул он к окну. Вот уже подходит близко...
- Катерина! дочь! умилосердись, подай милостыню!..
Она нема, она не хочет слушать, она и глаз не наведет на
тюрьму, и уже прошла, уже и скрылась. Пусто во всем мире. Унывно шумит Днепр.
Грусть залегает в сердце. Но ведает ли эту грусть колдун?
День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже
и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки, — верно,
где-нибудь народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка... кому
нужда до колодника! Блеснул на небе серебряный серп. Вот кто-то идет с
противной стороны по дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается
Катерина.
