Обычно информацию Его Высочество предпочитал запоминать. Но прошедшие сутки выдались весьма бурными. И расшалившиеся придворные, вдохновленные любовью молодоженов, предавались сердечным делам с особым энтузиазмом. Правда, никто не мог дать гарантий, что между приступами энтузиазма они не плели заговоров. Поэтому информацию стоило проверить.
Затем был выслушан доклад капитана городской стражи. Как и ожидалось, количество трупов с явными следами насилия, а так же без оных, разбойных нападений, грабежей и случаев телесного ущерба увеличилось. Мертвецкая была забита пока еще неопознанными трупами. Шлюхи задрали цены, а рынки с утра открылись с опозданием. Причем хлеб и дрова опять подорожали.
Но этого и следовало ожидать. Свадебные торжества привлекли в столицу не только почтенный люд, но и сброд всех и всяческих мастей. И эти самые торжества, будь они неладны, продлятся еще шесть дней. Да и потом понаехавших придётся пороть, вешать и просто выдворять за городские стены не один месяц.
Велев приструнить уличных девок, проследить за кабатчиками, чтобы особенно не усердствовали, обирая вусмерть пьяных клиентов и записывая перепившихся в кабалу, и напомнить торговцам хлебом, что существует такая забавная вещь, как дыба, принц велел подать себе одежду. На робкие возражения гардеробщика, что сегодня его ожидают торжественные мероприятия, Дарин жестко ответил, что для него траур начался в тот день, когда он родился. И выбрал, естественно, черное.
К столу он вышел уже полностью готовым начать новый день. Принц как всегда был безукоризнен. Прекрасен, подтянут и загадочен. Правда, из образа немного выбивалась площадная брань, которую он обрушил на голову младшего брата, узнав, что тот абсолютно неизящно и даже подло сожрал всю кашу с цукатами. Ведь будь ты хоть сам король, но повторный завтрак во дворце можно получить, только сперев у кого-нибудь менее расторопного.
Но это досадное событие помогло Его высочеству обрести свое нормальное, то есть, крайне мрачное настроение. А то, видимо из-за недосыпа, он находился в несколько расстроенных и сумбурных чувствах. Поэтому, когда герцог решился поинтересоваться, как прошла первая супружеская ночь, Дарин с привычной братской любовью коротко посоветовал младшему «завалить хлебало» и в утомительные рассуждения об извращениях не пускался.
* * *
Процессия тащилась по центральной улице города с проворностью нищенки, которой кто-то хребет по доброте душевной перебил. И хоть и медленно, но зато верно, пробиралась к площади городской ратуши. Кони, на которых золота и драгоценных камней было едва ли не больше, чем на наездниках, едва переставляли вызолоченные копыта, равнодушно роняя продукты жизнедеятельности на ткани, выстилающие брусчатку в честь торжественного выезда новобрачных.
Люди, в невероятном количестве собравшиеся поглазеть на поезд, были буквально повсюду. Они давили тяжелой волной на цепь стражников, не дающих толпе хлынуть на дорогу. Воины в начищенных до блеска доспехах, страшно пуча красные от усталости и празднования глаза, с ненавистью орали: «Поберегись!» и, кажется, были морально готовы пустить в дело не только рукояти алебард. Толпу их готовность нисколько не смущала.
Люди теснились на балконах и в распахнутых настежь окнах так плотно, что не вываливались только благодаря милости чересчур человеколюбивого Отца. Те, кто посмелее, висели на стягах и флагах, с гербами королевства и империи, укрощающие стены домов, а, заодно, прикрывающие трещины и пятна плесени.
В канавах, вычищенных, но воняющих так же, как все канавы мира, вместе с пьяницами плавали лепестки и головки цветов, которыми горожане щедро закидывали процессию. За это изъявление любви горожан осыпали серебряными жетонами, выпущенными в честь свадьбы. Жетоны разбрасывали стражники, шагающие по бокам колонны. Воины, достающие пластинки из больших холщовых мешков и бросающие их в толпу, напоминали трудолюбивых сеятелей. Но, судя по звероподобным мордам, они с большим бы удовольствием швыряли не значки, а булыжники. Потому что там, куда падали жетоны, моментально возникала драка и давка, что спокойствия органам правопорядка не добавляло.
Процессию возглавлял первосвященник, восседавший на мышастом ослике — символе смиренности, благонравия и воздержанности святых отцов. Под сверкающими на солнце одеждами и свисающими складками жира почтенного служителя Отца, несчастного животного видно не было. Первосвященник помахивал кадилом, дымящимся душистыми травами, благословляя горожан, и тянул что-то благочестивое. Но за общим гомоном и звоном колоколов всех столичных храмов, бьющих разом, его голоса никто не различал.
За дрожащими ножками ослика, упорно тащившего святого отца, шли представители монашествующих орденов. Эти великолепием не сверкали, были молчаливы и неизменно надменны. За что, порой, удостаивались от горожан не цветов, а овощных очисток.
Далее двенадцать благороднейших дворен, ехавших верхами, придерживали над головой короля золоченый полог с ярко-алой, островерхой крышей шатром. Его Величество, восседающий на вороном жеребце, по-отечески улыбался горожанам и изредка поднимал руку, благословляя горожан.
Вслед за Его величеством ехали молодожены на белоснежных лошадях. Принц, облаченный во все черное, смотрелся несколько неуместно. Но народ прощал ему и эту неуместность, и неулыбчивое лицо, и взгляд, устремленный вдаль. За великолепную осанку, благородный и решительный горбоносый профиль и славу самого мужественного дворянина королевства, ему бы простили и не такое.
А вот невеста вызывала общее восхищение и несомненную любовь. Ее бело-золотые одеяния сверкали, как снег на вершине гор. Хрупкая фигурка, сидящая боком на спине огромного жеребца, казалось трогательной и беззащитной. Принцесса сияла доброй и счастливой улыбкой, непрерывно махая ручкой и иногда, играясь, посылая воздушные поцелуи. По мере продвижения поезда выкрики: «Дарин!» звучали все реже. Зато вопль: «Ларелла!» гудел на волне общего обожания.
Откуда выскочил мальчишка, никто толком не понял. Он словно поднырнул под руками стражи и бросился наперерез кортежу. Кто-то заорал, но неразборчиво. Люди, стоявшие вдоль дороги, разом ахнули и подались вперед, в очередной раз почти снеся оцепление. Вертлявый парень проскользнул между растерявшимися дворянами, служащими атлантами королевского полога. Да и растеряешься тут! Потому как что делать в подобной ситуации не было понятно никому. Если, как долг велит, выхватывать мечи и защищать жизнь Его Величества, то громоздкая конструкция рухнет государю на голову. А если и дальше изображать собой истуканов, то короля, того и гляди, жизни лишат…
К счастью дворянства, мальца король не интересовал. Едва не поскользнувшись на ткани, устилающей брусчатку, он подлетел к чете новобрачных, обеими руками протягивая над головой огромный букет. Жеребец принцессы, ехавший чуть впереди, испугался, попятился, прижимая уши и приседая на мощный зад. Конь дико заржал, запрокинул голову и встал на дыбы. Тут уж ахнули все, с ужасом и предвкушением ожидая, что хрупкая фигурка в золотом сейчас соскользнет со спины взбесившейся лошади, рухнет под копыта, которые размозжат белокурую голову.
