«Не волнуйтесь, — услышала она голос Гвиноара в голове. — Не волнуйтесь, это пробивается ваше личное заклинание. Осталось немного».
«Не хочу, — отчетливо подумала Алита. — Не хочу магии, не хочу быть ведьмой. Это зло. А я не злая».
И тогда ее ударило. Алита внезапно с невероятной, пронзительной четкостью осознала, что все-таки стала ведьмой, все-таки изменилась, но в этой перемене не было тьмы. Черный клубок, крутившийся в груди сгустком шипящих змей, вдруг растаял, и это было настолько хорошо и легко, что Алита не выдержала и рассмеялась. Теперь она была сосудом, который наполняло волшебство — доброе, светлое, свободное. В нем не было зла, и у зла теперь не было над ней власти.
«Я должна рассказать Огюсту-Эжену, — вдруг подумала Алита. — Я должна поделиться с ним…»
Сияние, в котором она тонула, стало медленно гаснуть, но Алита знала, что оно всегда будет с ней в ее личном заклинании. И это наконец-то дало ей покой и полную ясность. Да, человек, которого она любила, оказался негодяем и лжецом, но теперь у нее достаточно сил, чтобы двигаться дальше, не оглядываясь на прошлое и не боясь нового предательства. А самое главное — Алита наконец-то смогла сказать себе с предельной искренностью о том, что имеет право любить, и что уже любит.
— Ведьма, да, — произнес Гвиноар: уже наяву, а не в мыслях Алиты. — Причем очень сильная. Но не злонамеренная.
Открывать глаза не хотелось. Алита всем сердцем стремилась хоть немного побыть в угасающем сиянии, таком теплом и ласковом, таком своем… Мир снаружи мог и подождать.
— А так бывает? — с сомнением осведомился Рекиген.
— Иногда случается, — уклончиво ответил Гвиноар. — Редко, но случается.
Алита мысленно прикоснулась к принцу и увидела, что он окутан розовым облаком, в котором расплываются красные нити: разочарование, раздражение и плохо сдерживаемый гнев. Ему нужна была злонамеренная ведьма, и этой ведьмы вдруг не стало. Есть, от чего беситься.
— Милорд Гвиноар, оставьте нас, — негромко попросила Алита, не открывая глаз. На месте дворцового ведуна было непроницаемо черное облако с лохматыми протуберанцами, вырывавшимися из тьмы. По облаку прошла легкая волна возмущения, но Алита повторила с прежней твердостью. — Оставьте. Я должна поговорить с мужем.
Облако качнулось, и Алита скорее поняла, чем услышала ответ:
— Разумеется, ваше высочество.
Когда за ведуном закрылась дверь, а в розовом облаке, окружавшем принца, расплылись еще три алые нити, Алита сказала:
— Ты обижен, Рекиген. Обижен на жизнь, которая тебя обманула. Разочарован в том, что я получила заклинание, но не стала злонамеренной ведьмой. А тебе нужна была именно такая, правда? Потому что новую династию либо обожают, либо боятся. И теперь ты злишься потому, что я не смогу обеспечить страх.
Розовое облако потемнело, налилось кровавым гноем гнева. Алита почувствовала, как Рекиген метнулся к кровати и взял ее за горло: пока просто взял, он и сам не знал, что готов сделать в следующую минуту. А самое главное — он боялся, пусть и не осознавал своего страха до конца.
— Не стоит, — мягко сказала Алита и открыла глаза. Рекиген наткнулся на ее взгляд, и пальцы на шее дрогнули. — Я ведь не отказываюсь тебе помочь.
Она осторожно взяла принца за запястье и медленно отвела его руку от шеи. Рекиген не сопротивлялся: то ли решил посмотреть, что будет дальше, то ли неосознанный страх стал сильнее. Алита ободряюще улыбнулась и промолвила:
— Тебе нужна подруга и соратница? Я ей буду. Тебе нужна иллюзия счастливой семьи? Я ее составлю так, что никто не подкопается. Но вот откручивать головы твоим недругам я не стану, уж извини. Мне это неприятно.
Несколько минут они сидели молча. Алита не убирала руки с запястья Рекигена, словно пыталась сдержать его гнев и страх. В конце концов, принц вздохнул и признался:
— Я не думал, что так получится.
— Я тоже не думала, — сказала Алита с какой-то бесшабашной легкостью. Магия наполняла ее, заставляя чувствовать себя воздушным шариком, готовым взлететь в любую минуту. Магия меняла — сейчас Алита почти не узнавала себя. — Ну ты же умный человек, Рекиген. Если ситуацию нельзя изменить, то с ней можно смириться.
Принц печально усмехнулся.
— Значит, иллюзия счастливой семьи? — сказал он, и Алите вдруг стало жаль его. Это чувство было пронзительным, почти причиняющим боль. Она неожиданно поняла, насколько одиноким был Рекиген, седьмой принц, которым никто никогда не интересовался, не занимался и не принимал всерьез.
— Что тебе важнее? — спросила Алита, ласково погладив его по плечу. — Семья или власть?
Принц усмехнулся. Развел руками.
— Спроси ты меня утром, я бы ответил точно. А сейчас не знаю.
— Знаешь, у меня когда-то была семья, — призналась Алита. — Я думала, что она настоящая. Верила в это. Делала все для того, чтобы мой муж был счастлив, — Рекиген взглянул на нее со странным интересом, и Алита продолжала: — А в итоге оказалось, что все это так… Пыль на ветру.
Она сама удивилась той грусти, которая прозвучала в ее голосе.
— Мы с тобой несчастные люди, — заметил Рекиген. — Каждый в своем смысле, но несчастные.
— Не используй меня вслепую, — попросила Алита. — Я тебе помогу, только игра должна быть честной.
Принц кивнул.
— Разумеется, — ответил он. — Если уж играть, то играть без подводных камней, правда?
Кровавый гной в розовом сиянии медленно таял. Алита вздохнула с облегчением, прекрасно понимая, что это всего лишь временная передышка.
Печаль Рекигена не обманула ее. Теперь Алита отлично видела всю нависшую над ней опасность. Оставалось решить, как выбраться из этого с минимальными потерями.
* * *
Лефевр занял пост директора правового департамента в первый день зимы. Снег выпал несколько дней назад, и столица, которую Лефевр теперь видел из окон своего нового кабинета, стала торжественной и чистой. Вся грязь и мерзость осени были моментально забыты. Снег заставил поверить в то, что жизнь налаживается, и в этой новой жизни уже не будет места ни греху, ни горю.
За этот месяц Лефевр сумел отыскать еще пять артефактов. Четыре были мертвы, пятый оказался настолько слаб, что имел уже исключительно научный интерес, и Лефевр с чистой совестью сдал его на кафедру артефакторики. За месяц он написал Алите семнадцать писем, но так ни одного и не отправил. В этом уже не было смысла. Гуле был прав: шевелиться стоило раньше. Лефевр это прекрасно понимал, но не мог не думать и не мог, устроившись вечером в кабинете, не вынимать из папки очередной лист бумаги… Соня Тимофеева, должно быть, и не вспоминала о нем: у нее было много дел.
Лефевр не упускал из виду ни единого упоминания о ее высочестве — а столичная пресса писала о Алите чуть ли не каждый день. Принцесса действительно была крайне занятым человеком: она занималась благотворительностью, лично курировала открытие сети бесплатных школ с полным пансионом для детей из бедных слоев населения и на средства мужа начала строительство больниц для городской бедноты. В отличие от прочих членов большой королевской фамилии, ее высочество Алита была очень открытой и доброжелательной. Газеты поначалу писали об этом с легким удивлением: ни одна принцесса не стала бы разговаривать с прачкой, с искренним интересом узнавая о нуждах ее детей и оказывая помощь не на словах, а на деле — но удивление вскоре сменилось уважением и любовью. Лефевр отмечал, что авторитет Алиты среди всех слоев столичного общества становится все более и более значительным. Она была молода, хороша собой и очень добра, она всегда готова была прийти на помощь каждому, кто нуждался в ней — читая очередную статью, Лефевр подумал, что в этом и заключался план Рекигена. Стать мужем народной героини, обрести популярность и уважение, а затем…
