— Не стреляйте, — повторила ведьма, медленно спускаясь по лестнице. — Прошу вас…
Она снова покачнулась — подвел сломанный каблук — и Лефевр подхватил ее под руку. Ведьма вздрогнула всем телом, разворачиваясь в его сторону, и тогда Лефевр увидел ее лицо: бледное, искаженное ужасом.
Глава 8. Глиняное солнце
К вечеру легкий снежок превратился в настоящую метель, и в ней медленно терялось все: дома, пешеходы, омнибусы, экипажи — белая пелена окутывала столицу, размывала формы и цвета, и постепенно начинало казаться, что больше нет ни земли, ни неба, только это мятущееся безмолвие.
Дом Лефевра встретил Алиту густой тишиной давно покинутого места. Маленькие лампы, в которых плавали зачарованные светлячки, не могли развеять тьму. Войдя в прихожую, Алита внезапно подумала, что входит в свой склеп — настолько сильным было давление инквизитора. Оно полностью разрушало волю и напрочь стирало все мысли о сопротивлении. Огюст-Эжен сейчас был действительно страшным: не человек — механизм уничтожения чужой души. Тяжелая душащая волна, что катилась от него, почти вбивала Алиту в землю.
— Я дал слугам отпуск, — негромко сказал Лефевр. Он сбросил пальто на диван и прошел к камину. — Здесь никого нет.
Почему-то это напугало Алиту чуть ли не до обморока. Медленно сняв шубку и сбросив-таки бесполезные сапожки, она опустилась в одно из кресел, чувствуя себя марионеткой в руках кукловода, жестокого и безжалостного. Лефевр швырнул в камин маленький золотистый шарик заклинания, и дрова сразу же обняло веселым пламенем.
— Не бойся, — глухо сказал Лефевр, не глядя в сторону Алиты. — Я подавляю, да?
Она жалко улыбнулась и кивнула. Алите до сих пор казалось, что дуло пистоли упирается в ее затылок, и это было настолько жуткое чувство, что ноги подкашивались.
— Да, — откликнулась Алита. — Подавляешь…
— Прости, — промолвил Лефевр, и в его голосе сквозь застарелую привычку втаптывать ведьм в грязь мелькнуло что-то человечное. — Ты сильно изменилась, Алита.
— Ты тоже, — негромко произнесла Алита, искренне надеясь, что инквизитор не расслышал ее. Но он все-таки уловил эти слова, усмехнулся.
— Да, наверно. Когда твой муж придет меня убивать за твой арест?
Алита не сразу сообразила, о чем он говорит. Потом в памяти мелькнуло имя седьмого принца и растаяло.
— Рекиген на севере, — ответила она. — Официальный визит в Полярный округ.
Лефевр понимающе кивнул. Отблески огня на лице придавали ему какой-то жуткий, фанатичный вид.
— Как ты? — спросил он, стараясь говорить мягко и сердечно. Алита поежилась: в доме было тепло, но ее снова стало знобить.
— Живу потихоньку, Огюст-Эжен, — откликнулась она. — Знаешь, ты тогда был прав. У Рекигена много хитрых планов. Ты был прав, а я тебя не слушала.
Он усмехнулся и отправил в огонь еще один шарик. Когда веселые алые языки пламени заскакали по поленьям, Лефевр отошел от камина и сел в кресло напротив Алиты. На какое-то мгновение ее накрыло соленой волной понимания: несмотря на все свое могущество он одинок и очень несчастен — и в этом есть и ее вина тоже.
— Ты не одна, — глухо сказал Лефевр. — Что бы он ни планировал, я тебе помогу.
— Правда? — с надеждой спросила Алита. Ее постепенно стало отпускать: пусть воля инквизитора по-прежнему душила ведьму, но этот напор постепенно становился меньше и слабее.
— Конечно, — улыбнулся Лефевр. — Я тебя люблю, я тебе во всем помогу… — он откинулся на спинку кресла и сжал переносицу. — Господи, Алита, я ведь чуть тебя не пристрелил. Почему у тебя регистрации-то нет?
Алита пожала плечами. Вопрос про регистрацию она уловила как-то вскользь: в ушах до сих пор звенело «Я тебя люблю… Я тебя люблю…».
— Не знаю, — едва слышно промолвила она. — Это правда, Огюст-Эжен?
Он отвел руку от лица и посмотрел на Алиту.
— Что?
Несколько секунд она молчала, собираясь с силами, а потом сказала:
— Я тоже тебя люблю, — на этом самообладание иссякло, и Алита почувствовала, что вот-вот расплачется. В груди почему-то стало жечь. — Почему мы с тобой такие дураки?
Лефевр поднялся из кресла и, приблизившись к Алите, протянул ей руку. Мрачная угнетающая волна, которая по-прежнему катилась от инквизитора к ведьме, теперь не была настолько мучительной. Когда Алита встала, Лефевр обнял ее и ответил:
— Не мы дураки, а я. Мне нужно было вести себя по-другому.
Алита вздохнула, слушая, как глухо и размеренно стучит его сердце. Огонь в камине снова начал гаснуть, кругом царила зимняя метельная ночь, и казалось, что ничего уже нельзя ни изменить, ни исправить — оставалось только смириться со сделанным и попробовать жить дальше.
— Прости меня, — промолвила Алита. — Если можешь, пожалуйста, прости меня за все.
Сердце пропустило один из ударов, а потом застучало снова.
— И ты меня прости, — откликнулся Лефевр. — Все должно было быть иначе.
Потом они целовались — жадно и долго, словно прощаясь друг с другом навсегда. Это было мучительно и больно, каждое прикосновение Лефевра отдавалось в теле Алиты ударом тока — возможно, именно так новая ведьминская сущность реагировала на того, кто должен был усмирять ее, но Алита ни за что не отказалась бы от этой боли и этой муки. Она успела потерять слишком много, чтобы утратить еще и себя. Потом Алита как-то вдруг поняла, что они лежат на ковре возле камина, догорающие дрова подернуты серым пеплом, но под ним до сих пор теплится ровный спокойный огонь, похожий на тот, что сейчас медленно разливался по телу Алиты. И в этот миг ей было неважно, что будет дальше, какие планы строит Рекиген, потому что сейчас в мире были только два человека, и только то, что они любят друг друга, имело какой-то смысл.
Постепенно боль ушла, и Алита вздохнула спокойнее и глубже. Теперь, когда они с Лефевром двигались в едином ритме, Алита перестала чувствовать что-то, кроме нарастающей волны — не удовольствия, ощущение, которое сейчас охватывало ее, было намного больше и сильнее любого удовольствия. Это было какое-то идеальное совпадение внешнего и внутреннего, это был ее личный маленький рай, в котором была только любовь и желание, чтобы любимый был еще ближе, еще сильнее, еще…
Откуда-то издали послышался легкий вскрик, подхваченный зимним ветром и брошенный в пламя камина. «Да ведь это же я», — вдруг поняла Алита. Она чувствовала, как внутри пульсирует и растекается что-то горячее, слышала свое хриплое дыхание, и понимание того, что наконец-то все сделано правильно, накрыло ее с головой. А потом они долго лежали рядом, не произнося ни слова, и это тоже было правильно — в какой-то момент Алита почувствовала, что соединение их душ достигло пика, и Лефевр видит себя ее глазами — видит, что он прекрасен, потому что любит и любим. И это было самым правильным.
