Никитос жадно хватал воздух раззявленным ртом, не сводя взгляда с жены. Соня чувствовала, как лицо каменеет, превращаясь в маску презрения и ненависти. Вот он, человек, которого она любила всем сердцем — и он заплатил за любовь, выкинув ненужную жену в другой мир. В клетку. На верную смерть. В ушах шумело; на мгновение Соне показалось, что она сейчас умрет от боли.
— Бабки он отвалил, — второй шар ударил Никитоса и отшвырнул его на пол. Гнев, беспримесный и ясный, туманил зрение. — Не мои ли бабки-то? Ты же никогда много не зарабатывал, дорогой, — еще один шар, и еще: из носа и ушей мужа потекла кровь. Соня прошла по комнате и склонилась над Никитосом. Она вернулась домой, ее магия осталась с ней, и она могла отомстить. Это было очень легкое и очень искреннее чувство.
Соню остановило только понимание того, что если она сейчас убьет Никитоса, то никогда не сможет посмотреть в глаза Лефевру.
— Лежи смирно, дорогой, — посоветовала она и развела руки. Между пальцами повисли серебристые нитки паутины: примерно такими Клод прикрепил ее к алтарному камню, лишив возможности пошевелиться. — А то будет больно.
* * *
Велецк оказался достаточно крупным, но, к удивлению Сони, каким-то очень ленивым городком, погрязшим в вязкой дремоте и не желающим из нее выбираться. Вроде бы жизнь била ключом: на дорогах Соня увидела дорогие машины, количество торговых центров на душу населения было практически столичным, от реклам и новогодней иллюминации рябило в глазах, хотя до нового года было еще больше месяца — но почти все люди выглядели так, словно больше всего хотели забраться под одеяло в компании с печеньем и планшетом, и чтобы их не трогали в ближайшие сто лет.
Книжный магазин, в котором предстояло выступать Винокурову, располагался в самом сердце города, на втором этаже огромного торгового комплекса. Сидя за столиком на фудкорте, Соня лениво потягивала бессовестно разведенное пиво и смотрела, как в стеклянной коробке магазина суетятся продавщицы, готовя место для выступления величайшего фантаста современности. Растяжки с рекламой новой книги висели на каждой стене. Вездесущие телевизионщики уже расставляли аппаратуру: визит светоча следовало осветить со всеми подробностями.
Фанаты Винокурова уже толпились возле магазина и на фудкорте — все энергичные, все веселые, все с красно-белыми шарфиками, в цветах флага Сааты. Сказать бы им, что Саата на самом деле называется Сузой, а их кумир просто подглядывает за чудесным миром в замочную скважину, потому что не в силах создать ничего своего — ведь не поверят, разорутся… Впрочем, глядя на винокуровских поклонников, Соня подумала, что вот так, лицом к лицу, они орать не станут. Они ужасно боятся реального мира, который может дать им отпор, и смелеют только за компьютером. Как Никитос, который со вкусом втаптывал в грязь любимую жену, но тотчас же капитулировал, когда понял, насколько она изменилась.
Он обмочился от ужаса, когда нити опутали его, заключив в некое подобие кокона. Вспоминая об этом, Соня не могла сдержать презрительной ухмылки. А ведь она любила его, хотела строить с ним жизнь, верила, что все будет хорошо… Отпив еще глоток из высокого пластикового стакана, Соня подумала, что у нее наконец-то открылись глаза.
Винокуров приехал за полчаса до начала встречи: его приветствовали радостными криками, аплодисментами и возгласами «Кхеар Кхими!» — традиционным приветствием в Саате. В Сузе Соня не слышала ничего подобного. Значит, писака все-таки смог изобрести что-то свое… Взяв бокал, она смешалась с толпой фанатов и подошла к стеклянной коробке магазина. Винокуров поздоровался с организаторами, поцеловал ручки продавщицам и уделил целых десять минут на интервью представителям местного телеканала. Соня не отрывала взгляда от вещей, которые Винокуров выложил на стол: старая записная книжка, давно ставшая частью его образа, смартфон с обгрызенным фруктом и ручка. Потертая ручка в красном деревянном корпусе, щедро украшенном темными пятнами — их явно оставила зажигалка.
Соня сделала очередной глоток из стакана, притворяясь, что просто глазеет по сторонам, и подумала, обращаясь к Перу:
«Иди ко мне».
Перо не шевельнулось. Фанаты эмоционально обсуждали смерть Мико. Соня прикрыла глаза, подумала о том, что Винокуров, стоящий сейчас к ней спиной, может обернуться и увидеть ее и подумала снова:
«Не бойся. Иди ко мне».
Возможно, ей показалось, но Соня будто бы ощутила прикосновение. Тихое, едва заметное.
«Не бойся. Я не буду тебя обижать».
Оператор с камерой неловко зацепил стол, и Перо, качнувшись, медленно покатилось к краю.
«Иди ко мне!» — воскликнула Соня, и Перо сорвалось со стола и исчезло. Соня готова была поклясться, что оно не долетело до пола.
Карман куртки неожиданно потяжелел. Осторожно запустив в него пальцы, Соня наткнулась на теплый гладкий корпус — Перо вздрогнуло, и девушка услышала его голос:
«Ты ведь желаешь мне зла?»
«Ни в коем случае, — максимально искренне подумала Соня, протискиваясь сквозь толпу винокуровских фанатов к эскалатору. Стакан с недопитым пивом отправился в ближайшую урну. — Ты ни в чем не виноват. Тебя просто использовали».
На улице пошел снег. Застегнув куртку и спрятав руки в карманы, Соня пошла в сторону моста через унылую местную речушку. За мостом располагалась небольшая гостиница, где она сняла номер. Перо молчало, но, когда Соня пересекла мост, подало голос:
«Клод Ренард умер. Принц Рекиген умер. Жертвы Мико. Все, кто умер в этих книгах… Это все из-за меня».
Его голос был звонким, мальчишечьим, и в то же время усталым и надтреснутым. Соня ощутила мгновенную, пронзительную жалость. Неподалеку мигнул красный крест с зеленой окантовкой — вывеска над дверью аптеки.
«Я куплю тебе мазь от ожогов», — подумала она. Неожиданно Перо дрогнуло в кармане и с очаровательной застенчивостью попросило:
«Апельсиновое масло. Я очень его люблю. Можно?»
* * *
Артефакт был не просто зачарованным куском дерева и металла — в отличие от Винокурова, Соня видела в нем вполне очевидную личность. Она тщательно вымыла и почистила Перо в ванной своего гостиничного номера, смазала мазью от ожогов темные пятна, оставленные зажигалкой, и, накапав несколько капель апельсинового масла в аромалапу на столе, положила Перо на чистую салфетку рядом. Возможно, Соне показалось, но Перо издало блаженный вздох.
«Я никогда так хорошо не жил», — признался артефакт. Соня улыбнулась, представив, как мечется по магазину Винокуров, утративший бесценное сокровище, и спросила вслух:
— Может быть, что-то еще?
«Куда уж больше, — от металлического кончика Пера поднялся золотистый туманный лепесток. — Мне очень хорошо, Соня. Ты правда не держишь на меня зла».
Соня не могла испытывать ничего, кроме искренней жалости и сочувствия. Винокуров просто использовал чудесную вещь, использовал грубо и нагло, не допуская даже мысли о том, что настолько бесцеремонно нельзя поступать даже с вещами.
