Ведь Алита была счастлива. Она… она была лишена страданий, горя, мук, ей было хорошо с любимым человеком. Разве не этого Лефевр всегда добивался - счастья для тех, кого любит? Разве что-то еще имеет смысл?
Отражение в зеркале было ударом под дых, выбивающим из реальности. Именно этого Знаменский и добивался. Что ж, во многом он был прав, вот только…
Лефевр вздохнул и, осторожно освободившись из объятий Хельги, поднялся с дивана. Лицо было влажным - он удивленно обнаружил, что все-таки не смог сдержать слез. Почему-то от этого ему стало страшно неловко, словно он совершил какой-то нелепый и неприличный поступок.
- Огюст-Эжен… Женька… - испуганно окликнула Хельга. Лефевр приблизился к зеркалу и опустил руку на его прохладную гладь. Прикосновение отдалось легким уколом в подушечки пальцев: зеркало вышло на контакт. Оно не было артефактом в сузианском понимании, но в нем была магия. Личная, лежащая вне воли Знаменского.
- Я подумал, что наш хозяин - мастер иллюзий, - негромко сказал Лефевр. Собственное отражение сейчас было действительно пугающим: ему пришло в голову, что именно так выглядят приговоренные к казни. - Потому что всегда выгодно морально раздавить противника. А теперь…
Он осторожно прочертил линию по стеклу, и зеркало словно вспыхнуло изнутри: картинка рассыпалась бойкими рисунками детского калейдоскопа - с той разницей, что в цветовой гамме преобладали все оттенки синего. Несколько минут Лефевр вглядывался в них, и Хельга в конце концов не вытерпела.
- Что там? Это неправда, так?
Лефевр усмехнулся и отвел руку. Зеркало погасло - наверняка вздохнуло бы с облегчением, если бы умело вздыхать.
- Это, к сожалению, правда, - сказал он. На мгновение вернулось ощущение комка в груди. - Но знаешь… там сейчас слишком много магии. Причем плохой.
Кажется, Хельга ахнула. Лицо Алиты, наполненное каким-то беспримесным, отстраненным счастьем, до сих пор стояло перед глазами Лефевра.
- Я должен вернуться, - произнес Лефевр. - Она в беде.
***
Жизнь и посмертие приучили Вадима к тому, что неприятности ждут повсюду, и расслабляться никогда нельзя. Он накрепко вызубрил эти несложные уроки и теперь был уверен, что никто не застанет его врасплох - но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Заклинание, отправившее его в нокаут, оказалось простеньким - это было еще обиднее. Впрочем, его простоту Вадим понял уже постфактум.
Он пришел в себя в каком-то сарае - едва приоткрыв глаза, Вадим увидел серую стену с грязными потеками, а потом пришла боль в вывернутых суставах и понимание того, что дела его плохи. Мысленно просканировав собственное тело, Вадим обнаружил, что его подвесили на крюк за сцепленные и вывернутые большие пальцы. Система веревок, державших его тело, была настолько заковыристой, что Вадим сразу понял: без Лефевра тут не обошлось.
- Кажется, он пришел в себя, - голос девочки-хиппушки был особенным, с твердой звонкостью маленького колокольчика в глубине. Вадим узнал бы его из тысячи.
- Ну и хорошо, - Вадим решил, что можно открывать глаза, и увидел Лефевра, стоящего справа. Почему-то Вадиму стало страшно. По-настоящему, впервые за многие годы. Может быть, потому, что Лефевр умело орудовал ножом, срезая…
А что именно он срезал?
- Кусочки вашей ауры, - равнодушно ответил Лефевр на незаданный вопрос. - Раз уж наши заклинания действуют у вас, то грех не попробовать одно из них.
Вадима бросило в жар и тотчас же охватило холодом, словно его выставили голяком на мороз. По затылку что-то струилось, и Вадим, поняв, что это его кровь, дернулся всем телом, пытаясь освободиться. Не вышло - веревки затянулись еще туже
- Лучше не дергайтесь, - с прежним равнодушием посоветовал Лефевр и вдруг признался: - Вадим, я гораздо хуже всех тех, с кем вы имели дело раньше. Так что не злите меня.
Вадим с удовольствием провалился бы сквозь землю, лишь бы оказаться подальше от этого урода. «Аура, - нервно стучало в голове, - аура, он срезает мою ауру». Это было дико, это было жестоко, и впервые за посмертие Вадим проклял Знаменского, который когда-то влез не в свое дело и оживил его.
Ему хотелось завизжать от страха.
Он сумел сдержаться. Это стоило огромного напряжения сил. Кровь полилась быстрее, а окружающий мир подернуло серой обморочной пеленой. Девочка-хиппушка подошла почти вплотную и спросила:
- Жень, чем помочь?
Лефевр ухмыльнулся. «Почему она не боится? - подумал Вадим. - Почему ей не страшно? Такая же гадина, как он?»
- Не надо, я почти закончил, - затылок на мгновение пронзило непередаваемой болью, но она отступила почти сразу, и Вадим почувствовал невероятную легкость во всем теле. - Посмотри-ка. Похож?
Хиппушка удовлетворенно кивнула и показала большой палец.
- Просто одно лицо.
- Вот и хорошо, - Лефевр вышел и, взглянув на него, Вадим все-таки не сдержал вскрика. Он смотрел на самого себя - такого же, каким видел в зеркале по утрам, отличий не было. Губы двойника дрогнули в улыбке, и Вадима накрыло какой-то совершенно детской обидой. Чудовище отняло у него все - внешность, походку, запах, даже улыбку.
Вадим почти не запомнил, как его сняли с импровизированной дыбы и устроили на куче тряпья в углу. Ему было все равно. Он смотрел, как двигается двойник, укравший его тело, и думал, что снова попал в плен - вот только теперь у него не было близких людей, готовых прийти на помощь. Он остался один.
- Я не держу на вас зла, - сообщил Лефевр. Хиппушка согласно кивнула: она, дескать, тоже не держит. - Побудьте здесь. Вечером я вас заберу.
У Вадима хватило сил на то, чтобы изогнуть губы в презрительной ухмылке.
- Уверены, что сможете? - спросил он. Лефевр кивнул.
- Даже не сомневаюсь.
Вадим откинулся на сырые тряпки, воняющие мертвечиной, и закрыл глаза. Похоже, Знаменский впервые в жизни откусил кусок не по зубам.
А Хельга и Лефевр вышли на улицу, долго брели тонкими кривыми тропками среди сугробов, гаражей и заброшенных складов, пока не вышли на обитаемые окраины города, глядя на которые трудно было поверить, что находишься в столице. Когда унылые заснеженные дворы, хмурые хрущевки и грязные проулки остались позади, Хельга призналась:
- Я в разных местах была, Жень. Но тут что-то страшно.
Лефевр понимающе качнул головой.
- Кого тебе бояться в моей компании?
Возле остановки стояла старенькая «девятка» с шашечками такси. Когда они устроились на заднем сиденье, и машина под разудалые песни о мусорах и лагерях поехала в сторону центра, Хельге показалось, что «девятка» готова развалиться на первой же колдобине.
Не развалилась.
Контора Знаменского располагалась в уютном особняке под старину - проходя мимо, Хельга предположила бы, что в этом двухэтажном доме находится какой-нибудь музей, библиотека или что-то в таком духе. Но воспоминания Вадима, которые Лефевр позаимствовал вместе с аурой, были совершенно однозначными, и окно на втором этаже с изящной статуэткой на подоконнике принадлежало кабинету хозяина дома. Отпустив такси, Лефевр некоторое время переминался с ноги на ногу, окончательно осваиваясь в новом виде, а затем произнес:
