Впечатления: манекены в магазинной витрине. Нет, не то. Только было в собравшихся что-то такое, что он воспринял не так. Полосы теней ложились на поднятые в ожидании лица. Чувство затяжного ожидания, взгляды, устремленные невесть в какую даль. Одежда не совсем подходящая. Мелькнула мысль об упавшем дереве, вывороченные из земли корни которого беспомощно торчали в воздухе. Выжидающие люди: у них вид такой, словно бы они не к месту – ни здесь, ни где бы то ни было еще.
И Джо подумал: беженцы.
Пианист распевал про любовь и славу – пение прекратилось, клавиши пианино, брякнув, умолкли. Бармен:
– Ее выход.
В «Блюзовой ноте» воцарилась тишина. В лампах еще поубавилось света, один-единственный луч, конус света, высвечивал сцену.
Джо произнес:
– Пусть выходит… – жестом показывая на виски, выложил на стойку еще деньги, однако бармен его не слушал.
Пианино опять заиграло – чуть слышно.
Джо влился в ожидание.
Одна нота, сорвавшаяся с гитарной струны, надолго зазвенела в воздухе.
По ту сторону радуги
Тонкая дымка, туман пал на сцену. Розетки на потолке раскрывались, как цветы. Падающая вода – морось, мелкий дождик. Свет подхватывал каждую капельку воды, расцвечиваясь сотнями крохотных радуг. Джо увидел ее.
Она вышла на сцену: сплошные громадные глаза, каштановые волосы и прижатые к голове уши, – и в «Блюзовой ноте» повисла тишина сродни той, что в пустой и поджидающей могиле. На публику девушка не смотрела. На сцене, как по волшебству, материализовался стул. Джо смотрел на нее сквозь морось и луч ярчайшего света, и что-то жалило его изнутри, он потянулся за стаканом и запнулся. Девушка села. Гитара у нее была светлой. Она стала перебирать струны. Кто-то за столиком поблизости вздохнул.
Девушка пела. Как оказалось впоследствии, Джо с трудом припоминал ее пение, слова, музыку, от скорби, зубовного скрежета и печали которой так и казалось, будто крохотные человечки с крошечными ножичками забрались ему в нутро, чтобы разделать его. Она пела про какое-то место по ту сторону радуги, пальцы дразняще доискивались до печали в звучании струн, хотя нужды в том и не было: в ту ночь она была среди публики, холодными своими пальцами касалась затылков иммигрантов и одного-единственного сыщика, замершего с подвисшей в воздухе рукой, пытавшейся дотянуться до стакана. Она пела про какое-то место, где облака далеко, и, когда пела, раскрыла глаза и посмотрела в сторону бара, увидела Джо, и он увидел ее, и крохотные человечки с крошечными ножичками внутри него заработали еще усерднее, лепеча и бормоча что-то, разделывая его. Она пела о месте по ту сторону радуги, месте, куда ей нельзя пойти или откуда невозможно вернуться. Она смотрела на Джо сквозь пленку воды, и ее пальцы на струнах были сокровенным напоминанием, известном ему безо всякого напоминания. Она пела о месте по ту сторону радуги, о месте таком далеком и все же таком близком, что его почти можно рукой коснуться. Она пела… он думал, что пела она – для него, песней просила его найти ее.
Когда пение кончилось, молчание укутало публику, словно сетью, поднимающейся из глубин моря с уловом безмолвной, одетой в серебристую чешую рыбы. Девушка позволила своей руке упасть, и последнее звучание струн повисло в воздухе, долго-долго не кончаясь. Потом она встала и исчезла за сценой, искусственный дождик перестал сыпать, чуть ярче засветили лампы, и рука Джо завершила свой путь к стакану, обхватила его, он залпом выпил виски и почувствовал жжение в глазах.
За спиной у него раздался голос:
– Так вы, значит, сыщик. – Джо повернулся. – А я Рик, – представился мужчина. На нем был белый смокинг, в руке дымилась сигарета.
– А я пьянь, – произнес Джо, и мужчина засмеялся.
– Вам представление понравилось?
– Нет.
Рик кивнул:
– Joie de vivre
[26]в этих краях недостает.
– А вы радуетесь жизни, мистер Рик?
– Радовался.
Пианист вновь заиграл. Разговор возобновился, даром что толком он и не начался. Бармен принес бутылку и стакан, безо всяких пояснений поставил их возле Рика. Тот вновь налил в стакан Джо, потом – в свой собственный.
– Что вам известно о смерти Мо, мистер Рик?
Со стороны того никакой реакции: слегка улыбнулся, головой качнул.
– Я убеждал его перестать вмешиваться – он не послушался. Мертвый однажды, мертвый дважды, кого это трогает.
– Меня.
– Значит, вы глупец.
Джо крыть было нечем – пропустим это.
– Что вам известно про Змеиные Головы, мистер Рик?
– Я знаю, что их не существует.
– И даже Майка Лонгшотта?
Попал. Улыбка Рика пропала, как мертвое тело Мо.
– Забудьте об этом, господин сыщик. Перестаньте гоняться за радугами.
От мыслей о девушке ему вдруг отчаянно, до боли, захотелось увидеть ее.
– Вам известно, где я могу найти его?
– Нет.
– Ответ ваш был ужасно скор.
– Такое случается, когда ответ правдив.
Догадка, Джо разыгрывает ее:
– Однако вы же пытались выведать.
– Я ни для кого не высовываюсь, господин сыщик.
– Что вы выведали в «Замке»?
Видимая реакция: Рик сжал стакан с выпивкой чересчур крепко. Пепел с его сигареты рассыпался по полу.
– Ничего.
– Что рассчитывали выведать?
– Что вам нужно, господин сыщик?
Джо был краток:
– Ответы.
Рик поднял свой стакан, вновь заулыбался и произнес:
– Тогда – за ответы.
– Зачем? – спросил Джо после того, как они выпили.
– Что зачем?
– Зачем все это? – Сделал рукой жест, движением обводя все вокруг: и всю «Блюзовую ноту», и бармена, и пианино, и завсегдатаев. Рик, пожав плечами, сказал:
– Всем что-нибудь нужно. – Он встал, собираясь уйти. Послышались сильные удары с улицы в дверь. Рик напрягся. – Прошу меня извинить, – бросил он.
Джо пошел за ним следом к выходу, но, почувствовав руку на своем плече, остановился. Он едва видел ее. Очертание, намек на видимость. Она произнесла: «Джо…» – и ничего больше.
– Я стараюсь, – выговорил он.
На мгновение показалось, что она улыбнулась. Прильнула к нему. Намек на губы, касающиеся его губ… Джо закрыл глаза. Когда открыл их – ее уже не было.
Бахают в дверь. Люди засуетились. Рик идет к нему быстрым шагом. Рик:
