В результате того теракта погибли почти 3000 человек. Погибли также и девятнадцать похитителей-террористов.
Два года спустя началось вторжение в Ирак (второе в течение десятилетия), и его халиф, который ныне именовался президентом, был взят в плен и – впоследствии – казнен. Жизни он был лишен на военной базе США с подходящим названием «Лагерь Правосудия» в Аль-Кадимии, северо-восточной окраине Багдада. Последней его трапезой был рис с курицей, запитый горячей водой и медом. Умер он с веревкой на шее в шесть часов утра.
По подсчету Всемирной организации здравоохранения, за первые три года вторжения в Ираке были убиты 151 тысяча человек из подвергшегося нападению населения.
Двери закрываются
О смерти он думать не хотел. За иллюминатором земля уходила в темень ночного неба, а небо в непроницаемый слой облаков, за пределами которого наступала пустота ночи, прошитая булавочными уколами холодного, дрожащего света звезд, словно бы дырочками в пологе мира. Перелет из Лондона в Нью-Йорк походил на путешествие во времени, гонкой обратно в ночь. Книжка на коленях отдавала сыростью. От страниц уже начинал исходить тот слабый душок разложения, каким всегда пахнет дешевая рыхлая бумага. Кресло жестко упиралось в спину. Салон был погружен в темноту, сияла одна только лампочка, освещавшая место Джо. За бортом вращалась Земля, медленно, неотвратимо, и планета в то же время неслась в космосе с невообразимой скоростью. Внутри салона уже разнесли ужин и убрали посуду, а запах разогретой курицы все еще держался, смешиваясь (для Джо) с запахом книжки. Как и курица, книжка, казалось, уже умерла, текст ее разогревался понапрасну. Джо попытался представить, что ждет его впереди, и, как оказалось, не смог. Попробовал нарисовать в воображении город Нью-Йорк, но в каком-то рассеянии ума, похоже, виделась только карта, где место города обозначала лишь дырка. Он понял, что больше не в силах отличить, что истинно, а что нет, где начинается вымысел, а где кончается реальность. Ему было беспокойно в кресле, он крутился то так, то эдак, стараясь устроиться удобно, только никак не получалось. Отложив книжку в сторону, он пробрался мимо соседних кресел в проход и направился к светившемуся знаку, обозначавшему туалет. Сквозь носки он чувствовал пол самолета, пальцы ног цеплялись за его поверхность, словно была она твердой, надежной на все сто: боялся он не самолетов, а приближающейся земли.
Закрывшись в кабинке туалета, запер за собой дверцу. Всякие приспособления из пластика, тусклый желтый свет, лицо его в зеркале казалось лицом призрака, глазеющего на него. Джо сел – высоко над океаном. Разглядывая стену перед собой, увидел, что кто-то оставил на светло-коричневой поверхности послание: пять строчек, неровно написанных от руки черными чернильными буквами с брызгами клякс под ними, было похоже, что кто-то оставил непристойную эпитафию, кто-то, кто остался неизвестным и теперь уже никогда не будет узнан.
Ребенком очень я старался
сухим уйти из-под дождя.
Сейчас же, будто странник, заплутался
И в отчем доме, тихо двери притворя,
Страшусь бздануть – чтоб не проснулась вся семья.
Часть пятая
Побег из Нью-Йорка
Нечего декларировать
Нью-Йорк был безмолвным полем светящихся бабочек, слишком многочисленных, чтоб их пересчитать. Огни вздымались в небеса, порхали над вереницами магазинов, затмевали звезды. Командир корабля объявил: «До посадки двадцать минут».
Внутри громадного зала прибытия Джо на какое-то время даже растерялся.
Там всего было чересчур. Чересчур потолка – слишком высок. Чересчур голосов, чересчур много народу. Люди наталкивались друг на друга, как хаотичные частички при броуновском движении, тысячи личных историй, лишь на краткий миг сохраняющих интерес, соприкасались, сливались и разлетались в разные стороны. Пол был выложен холодным мрамором, истертым чересчур многими подошвами. Незримая система оповещения, казалось, вовсе не умолкала, призывая пассажиров отправиться в Париж, Бангкок, Тегеран, Москву, Иерусалим, Пекин, Бейрут, Найроби (или приветствуя прибывших оттуда). В зале прибытия возникало то ощущение имперского нетерпения, которое потопывало ножкой, а в ответ слышало: да, это врата мира, теперь проходите в них, но только, пожалуйста, соблюдайте порядок.
– Есть что декларировать?
Форма делала таможенницу просто красавицей. Джо не знал, как ответить. Ему хотелось задекларировать, что он здесь расследует глобальный заговор по массовому уничтожению, или, скажем, пытается разобраться в войне, которую, похоже, не понимает никто, даже те, кто сражается в ней, не щадя себя, или объясниться по поводу призраков, знай себе мелькающих в уголках его глаз, когда сами полагали, что он не смотрит. Он сказал:
– Нет, нечего, – сопроводив это извиняющейся улыбкой, и красавица взмахом руки пропустила его.
Багаж перекатывался и вертелся по замысловатой петле… коричневый кожаный чемодан, серебристый дипломат из тех, в каких когда-то киношные гангстеры перевозили деньги, потертый черно-коричневый чемодан с топорщащимися на широченном днище наклейками, которые свидетельствовали, что их обладатель посетил Большой Каньон, Йеллоустонский заповедник, Музей естественной истории и Грейсленд
[28]. Рюкзаки с адресными бирками, надписанными кириллицей. Картонные коробки с китайскими иероглифами по бокам. Пощелкивало панно прилетов, когда на нем вращались планки с названиями: Пномпень, Дамаск, Рейкьявик, Багдад, Куала-Лумпур, остров Лусон, Каир, Мехико-Сити, Йоханнесбург, Рим, Куньмин, – города древние и новые, города на горах и на равнинах, на берегах рек и морей, точки на обширной карте, каждая из которых испускала лучик ясного света, а все они возвещали, что все сюда прибыли, что все завершилось в этом аэропорту, в этом городе на краешке континента, ниточки от которого тянутся во всех направлениях, пока весь глобус не покроют перекрещивающимися полосками света…
Выйдя из здания аэропорта, Джо, улучив минутку, прислонился к стене и вздохнул полной грудью, хотя и чувствовал в воздухе сплошную машинную гарь. Закурил сигарету. Над его головой самолеты взлетали в небо. Под ним, казалось, гудела земля. Хром и стекло здания аэропорта сияли довольным высокомерием.
– Помогите мне, – произнес кто-то, и Джо, вздрогнув разок, пребывал потом в полном спокойствии. Он не сумел бы сказать, когда это началось. Появилось ощущение (еще тогда, в лондонском аэропорту), будто он их чувствует. Тени на периферии зрения, смутные молчаливые фигуры, наблюдающие за ним, следящие за ним. Кучеряшки. В самолете, когда он вышел из кабинки туалета, в кресле, бывшем до того свободным, сидела молодая женщина, еще девчонка на самом-то деле, и пялилась на него немыми громадными глазищами: сквозь нее ему кресло было видно. А на конвейерной ленте в аэропорту среди прочего багажа были чемоданы и сумки, не принадлежавшие, как казалось, никому, они бесконечно кружили, словно самолеты в вышине, которым никогда не будет дано разрешение на посадку…
