Нащупав наконец искомое, молодой человек вынул из отдушины увесистый прямоугольный сверток, обернутый черным полиэтиленовым пакетом и обвешанный пыльной паутиной и еще какими-то неаппетитными лохмотьями:
При взгляде на эти лохмотья ему немедленно вспомнился все тот же анекдот про сантехника, и он с негромким смешком процитировал:
– Да вы что, гадите туда, что ли?
Развернув пакет, молодой человек бросил быстрый взгляд внутрь, удовлетворенно кивнул и, поискав глазами вокруг себя, протер запыленную поверхность пакета персональным полотенцем мадам Лопатиной. Что подумает и скажет по этому поводу сама мадам, ему было глубоко безразлично.
Молодой человек не был профессиональным домушником, форточником и уж тем более медвежатником или мокрушником. Он выглядел как клерк и был, по сути дела, клерком, занимавшимся в «Борее» в основном тем, что искал пути уклонения от налогов. Кроме того, время от времени он выполнял мелкие поручения Званцева, которого, к обоюдному удовольствию, именовал не иначе как боссом.
Поручения эти заключались, как правило, в мелком шантаже и, в случае острой необходимости, совращении замужних дам с целью их компрометации и все того же шантажа.
Званцев никогда не послал бы этого мелкого сукиного сына на такое ответственное дело, как извлечение из лопатинской квартиры подложенных туда накануне денег, если бы не то обстоятельство, что все его «специалисты» нужны были ему для того, чтобы захватить Балашихина. Забрать деньги было необходимо. Лопатин, хоть и дурак, мог захватить на встречу диктофон, и тогда подготовленный Званцевым удар мог обернуться против него самого.
Сотрудники агентства, не сговариваясь, называли званцевского порученца Васильком, хотя по паспорту он был Леонидом и, более того, Ильичом – кличка Генсек к нему как-то не пристала, а вот на Василька он был похож, хотя никто не взялся бы объяснить, на какого именно и чем конкретно.
Впервые в жизни проникнув в чужое жилище без ведома хозяев, Василек волновался, но далеко не так сильно, как этого можно было ожидать от другого человека на его месте.
Тому было много причин, но главными среди них были, во-первых, блаженная уверенность в том, что с ним лично ничего по-настоящему плохого произойти не может, а во-вторых, святая вера в то, что в случае чего Званцев не выдаст.
И, кроме того, он ведь ничего не крал, – ничего, что принадлежало бы супругам Лопатиным, так что волноваться, по мнению Василька, было нечего.
Он волновался бы гораздо больше, если бы мог видеть сквозь стены.
Обладай он такой способностью, он сумел бы разглядеть мадам Лопатину, которая в этот момент входила в подъезд в сопровождении своего отпрыска. Мадам Лопатина весила сто двадцать три килограмма, насаженных на крепкий, ширококостный скелет работящей российской крестьянки, волей судьбы занесенной в большой город.
Она была одета в поношенный спортивный костюм фирмы «Адидас» и начавшие расползаться по швам белые кроссовки, на голове – в бейсбольную шапочку красного цвета. В одной руке она держала пустое пластмассовое ведро из-под рассады, в другой – лопату с аккуратно обернутым полиэтиленом штыком. Настроена мадам была весьма решительно, поскольку вот уже почти сутки терзалась дурными предчувствиями по поводу оставшегося в городе супруга, которого, как и всех мужиков, считала безмозглым кобелем (хотя и скрытым до поры до времени).
Поспешавший за ней по пятам отпрыск не терзался никакими предчувствиями. Он был до смерти доволен, потому что дачу не переваривал еще сильнее Лопатина-старшего. На плече у него висела сумка с пустым термосом и остатками взятых на два дня продуктов, а на белобрысой разбойничьей физиономии блуждала довольная ухмылка, уступавшая место угрюмой сосредоточенности всякий раз, когда ему казалось, что мать готова обернуться.
Заметив его, дворовая компания разразилась было приветственными воплями, но мадам Лопатина развернула свою орудийную башню, и вся эта банда двоечников и хулиганов, портившая ее сына, моментально улетучилась. Испытывая мрачное удовлетворение от очередной победы, мадам Лопатина величественно проследовала в подъезд. Отпрыск, Юрий свет Константинович, оглянулся на приятелей, скорчил унылую рожу и нырнул следом.
– Мам, – канючил он, поднимаясь по ступенькам, – ну, ма-а-ам…
Мадам Лопатина не ответила. Она была сосредоточена на предстоявшем разговоре с мужем, ни минуты не сомневаясь в том, что тема для разговора найдется. Сам Лопатин не раз признавался, что с ее чутьем и умением вести допрос работать бы ей не кассиршей в культторге, а, как минимум, в ФСБ, а еще лучше – в гестапо. Гестапо или не гестапо, а дерьмо из своего благоверного она собиралась выбивать по всем правилам и хотела, чтобы сын присутствовал при этом процессе. Она никогда не упускала случая продемонстрировать Лопатину-младшему, какое ничтожество его отец, не подозревая при этом, что сын, полностью соглашаясь с ней в этом вопросе, придерживается о ней самой точно такого же мнения.
Поднявшись на свой этаж, жена следователя прокуратуры Лопатина уверенно повернула ручку двери своей квартиры. У ее мужа была отвратительная привычка никогда не запирать за собой дверь, словно здесь была не Москва, а какие-нибудь Малые Зачухи. Дверь, как и следовало ожидать, послушно распахнулась настежь, и гневному взору мадам Лопатиной предстал прилично одетый молодой человек в черных перчатках и с черным пластиковым пакетом под мышкой, застывший в дверях ванной в нелепой позе бегуна, собравшегося рвануть сразу во все стороны.
Мозг мадам Лопатиной в экстренных ситуациях работал со скоростью, далеко превышающей быстродействие самых современных компьютеров. Незнакомец выглядел как вор, застигнутый на месте преступления, а следовательно, таковым и являлся. Удивляться, куда подевался супруг, выстраивать логические цепочки, а тем более пугаться было некогда: вор мог оправиться от неожиданности и, чего доброго, выхватить оружие.
Мадам Лопатина нанесла колющий удар обернутой полиэтиленом лопатой, по-прежнему держа ее одной рукой. Лопата – не самое удобное оружие, а прихожая двухкомнатной хрущевки не настолько просторна, чтобы как следует размахнуться даже карандашом, и потому вместо сокрушительного удара опешивший Василек получил лишь чувствительный тычок. Он успел увернуться, но налетел при этом на косяк двери совмещенного санузла. Лезвие лопаты ударило его по руке, соскользнуло и вышибло у него из-под локтя пакет. По полу прихожей веером рассыпались серовато-зеленые бумажки. Мадам Лопатина даже не сразу поняла в пылу сражения, что это такое, но тут у нее за спиной, как вышедший на тропу войны индеец, завопил отпрыск.
– Баксы!!! – выкрикнул Юрий Константинович и, с трудом протиснувшись между дверным косяком и бронированной кормой своей мамаши, бросился к деньгам.
Мадам Лопатина сделала отчаянную попытку ухватить своего не в меру сообразительного ребенка за шиворот, но в свободной от лопаты руке у нее по-прежнему было зажато пустое ведро. Ведро огрело Лопатина-младшего по загривку, и он с коротким воплем свалился на поя, накрыв деньги животом. Мадам Лопатина, не рассчитывавшая на такой поворот событий, тоже потеряла равновесие и тяжело упала на одно колено, выронив орудия труда.
