Ворота наконец распахнулись, и Званцев газанул так, что двигатель взревел, как пришпоренный, дорогая импортная резина заревела дурным голосом. Охранник резво сиганул в сторону, автоматически поднял руку в заученном прощальном жесте и испуганно сказал:
– Куда ж ты прешь-то так, мудозвон оглашенный?
Званцев его, конечно, не услышал. Он гнал на Крымский Вал, про себя считая секунды и надеясь только на то, что Лопатин будет добираться до квартиры Сивцова подольше. Добравшись до офиса, в котором не было никого, кроме сонного дежурного да дремавшего за консолью в «прослушке» Муни, он спустился в бомбоубежище, где совсем недавно сидел Балашихин, и вернулся оттуда почти бегом, волоча огромную, тяжелую продолговатую спортивную сумку.
Через минуту его «Мерседес» уже пулей мчался по улице, направляясь к дому Сивцова.
Глава 18
– Что все это значит? – спросил следователь городской прокуратуры Лопатин, настороженно оглядывая присутствующих с порога гостиной.
Илларион представил, как все это должно выглядеть в глазах уставшего, измученного тревогой человека: дорого обставленная, но донельзя замусоренная и запущенная квартира, бутылки на полу в прихожей, пробитое пулей зеркало и двое упакованных, как рождественские гуси, людей на диване в гостиной. И среди всего этого – его сын. Есть от чего сойти с ума, подумал Илларион. Он и так неплохо держится…
Илларион Забродов не знал, что Константин Андреевич уже утратил способность к сильным переживаниям: внутри у него все онемело от боли и страха, словно его по уши накачали новокаином.
– Знаете, – сказал ему Илларион, – честно говоря, Я хотел спросить об этом вас.
– А кто вы, собственно, такой? – поинтересовался Лопатин, который уже никому и ничему не верил.
– Ну пап, – сильно дернув его за рукав, сказал Лопатин-младший.
– Подожди, – отстранил его Константин Андреевич. – Вы офицер ОМОНа?
– Да боже сохрани! – воскликнул Илларион. – Что за странная мысль? Неужели похож?
– Похож, не похож… А кто же вы тогда? МУР? ФСБ?
Кто?
– Я пенсионер, – терпеливо ответил Илларион. – А вот вы, судя по манере разговора, следователь, а то и прокурор.
– А это кто? – не обратив внимания на шпильку, спросил Лопатин, указывая на диван.
– А вот это и есть те люди, чьим «гостеприимством» пользовался ваш сын, – любезно пояснил Илларион. – Правда, к сожалению, здесь не все. , – А где остальные? – рефлекторно оглянувшись на входную дверь, спросил Лопатин.
– Иных уж нет, а те далече, – туманно пояснил Илларион. – Техническое состояние ребенка проверять будете или примете так, под честное слово?
– Простите, – смешался Лопатин. – Я, наверное, должен вас благодарить… Но у меня в голове такой сумбур… Право, я ничего не понимаю.
– Это заметно, – сказал Илларион и почесал щеку глушителем, только теперь заметив, что все еще держит пистолет в руке. – О черт, как неловко… Могу себе представить, что вы подумали, застав здесь такую компанию.
Лопатин не ответил. Судя по его лицу, он о чем-то напряженно думал.
– Послушайте, – сказал он наконец, – мне нужно с вами поговорить. Вы дорого берете за свои услуги?
– Ну, пап, – гораздо более настойчиво повторил Юрий Константинович. Илларион заметил, что у него густо покраснели уши.
– Я же сказал тебе: подожди…
– Устами младенца глаголет истина, Константин Андреевич, – сказал Илларион. – Я не наемник и не работник спецслужб. Я не занимаюсь решением чужих проблем за деньги, если вы это имели в виду, говоря об «услугах».
В это дело я оказался втянут по чистой случайности. Поэтому лучше всего вам сейчас отправляться домой. Милицию я, так и быть, вызову сам. А еще лучше будет, если это сделаете вы – утречком, когда отоспитесь. Эти, – он кивнул в сторону дивана, – до утра никуда не денутся.
Василек закатил глаза и издал сквозь пластырь мучительный стон.
– Не стони, – сказал ему Илларион. – Ты все равно уже обмочился, так что терять тебе нечего.
– Прошу вас, – сказал Лопатин, – при ребенке…
– Между прочим, это именно ваш славный малыш заставил дядю об.., простите, запачкать брюки, – сказал Илларион. – Ну что? Счастливое семейство воссоединилось, можно расходиться по домам?
– Подождите, – сказал Лопатин. – Вы можете меня хотя бы выслушать?
«Чудак, – подумал Илларион. – Совсем свихнулся с перепугу. Так я тебя и отпустил!»
– Выслушать? – с сомнением переспросил он. – Что ж, извольте. Пойдемте в кухню.
– – Вы что, хотите оставить здесь ребенка? – снова испугался Лопатин. – Одного?
– Он отлично справится, – уверил его Илларион. – Правда, Юрий Константинович?
– А пистолет? – спросил сообразительный Юрий Константинович.
– Обойдешься! – сказал Илларион. – Возьми в коридоре бутылку потяжелее и чуть что – бей прямо по макушке.
Юрий Константинович побежал вооружаться. Василек снова застонал. Оля молчала, упорно глядя в сторону.
Илларион заметил, что Лопатин косится на ее едва прикрытые задравшейся мини-юбкой ноги и мысленно пожал плечами: что ж, ноги были действительно на уровне мировых стандартов и даже немножечко выше, так что Лопатина можно было понять, хотя момент казался Иллариону не вполне подходящим для флирта.
Они прошли в кухню и уселись за стол. Лопатин пощупал стоявший на столе заварочный чайник, убедился, что тот еще теплый, поискал глазами чистую чашку и, не найдя, присосался прямо к носику. Илларион сочувственно сморщился. Лопатина передернуло, он мучительно скривил лицо и, отплевываясь, спросил разом осипшим голосом:
– Это что?
– Это чай, – объяснил Илларион. – Между прочим, не вздумайте сказать сыну, что он вам не понравился: мальчик так старался…
– Я знал, что он прирожденный бандит, – переводя дыхание, сказал Лопатин, – но даже подумать не мог, что он подастся в отравители. Сахар есть?
– Сахара нет, – ответил Илларион. – И вы хотели мне что-то рассказать.
Он поймал себя на том, что этот человек ему не нравится, и постарался вытравить из себя это чувство и быть, насколько это возможно, объективным. Это было тяжело: ему совсем не хотелось слушать то, что мог рассказать этот несимпатичный человек.
Лопатин несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, словно готовясь к прыжку с трамплина.
– В общем, – начал он, – существует некая папка…
Он рассказал все, как на духу: про Агапова и Иргера, про агентство «Борей», про рыжую провинциалку, оказавшуюся на поверку профессионалкой, про шантаж, кассету и про то, что его рыжую знакомую скорее всего убили. Он и сам не знал, почему делится своими постыдными секретами с этим совершенно незнакомым ему человеком, но ему казалось, что собеседник может ему помочь. Перед ним сидел его последний шанс сохранить остатки репутации и все-таки ущучить Агапова с его бандой, и он рассказывал все подряд, ничего не утаивая, как человек, излагающий суть своего дела высокооплачиваемому адвокату, от которого только тогда и может быть польза, когда Он знает о своем клиенте все до мелочей.
