Он нарочно молол эту многословную чепуху, чтобы дать собеседнику немного остыть: похоже, слова насчет банд каким-то образом задели Балашихина за живое, а ссориться с ним Илларион не собирался. Этот человек был частью его молодости, и далеко не худшей частью.
Экс-майор, однако же, остывать не желал.
– Дай сюда, – буркнул он, отбирая у Иллариона револьвер. – Поранишься еще, пенсионер хренов. Книжный червь… Ты-то что понимаешь в охранных агентствах?
Постепенно он начал остывать, и Илларион немедленно принялся за дело.
– Да ладно, – сказал он, – брось. Я ведь и в самом деле не так уж много понимаю во всех этих заморочках.
Расскажи лучше, как тебя в Москву занесло, да еще в охрану.
– Да ну, – сказал Балашихин, успокаиваясь на глазах и водя рюмкой с коньяком у себя под носом, чтобы оценить аромат. – Такое дерьмо, что и говорить неохота…
Ты пробовал в наше время жить в провинции? Нет, я ничего не говорю, выжить там можно, но вот жить…
– Могу себе представить, – сказал Илларион. Он выпил коньяк и теперь задумчиво жевал ломтик лимона, почти не ощущая вкуса. Лицо стало понемногу деревенеть, а мысли путаться.
– Ни хрена ты не можешь этого представить, – отрезал Балашихин. Илларион пожал плечами: в самом деле, откуда ему знать все тонкости провинциальной жизни? – Пенсия – слезы, – продолжал Балашихин, – да и платят ее, мягко говоря, не всегда. Образование у меня сам знаешь какое: в народном хозяйстве такие спецы не требуются. В школу идти? В дворники, в сторожа? Пробовал бизнесом заняться – с души воротит…
Илларион медленно кивнул: это он понимал вполне.
Бизнес – это очень хорошо, если у тебя подходящий склад ума и соответствующий характер. Особенно малый бизнес…
– В общем, попал я в полное окружение, – продолжал Балашихин. – Жрать, сам понимаешь, охота, а денег нет…
Он прервался, еще немного повертел под носом рюмку, тоже глянул сквозь нее на свет и выпил залпом, как какой-нибудь самогон. Илларион подвинул к нему блюдечко с нарезанным лимоном, но Балашихин только отмахнулся от него и закурил. Забродов заметил, что его сослуживец, несмотря на богатый костюм и туфли немецкой работы, сохранил верность отечественному «Пегасу».
Некоторое время Илларион пытался решить, что это – принципиальная позиция или просто рецидив полунищего существования, но в конце концов махнул рукой: какая, в сущности, разница?
– Беженцы, беженцы, – противным старушечьим голосом проскрипел Илларион. – Бегут и бегут, и все в Москву, как будто других мест нету. Как мухи на это самое…
– Во-во, – хохотнув, поддакнул Балашихин. Он уже вернулся в свое всегдашнее прекрасное расположение духа: он вообще был отходчив и не умел долго злиться. – В целом верно, но не совсем. Я ведь ехал не на пустое место…
– Вот как? – удивленно поднял брови Илларион.
Это уже было что-то новенькое.
– Ага, – кивнул Балашихин, разливая коньяк. Он покрутил перед глазами опустевшую бутылку и не глядя сунул ее под стол. Под столом звякнуло – бутылка была не первой и даже не второй. – Понимаешь, – продолжал он, выдувая в потолок толстую струю дыма, – буквально через пару дней после увольнения подкатил ко мне один, предложил работу. Ну я его, как водится, послал – примерно теми же словами, что ты мне говорил минуту назад.
Квалификация у меня, говорю, слишком высокая, чтобы на бандитов горбатить… Он, само собой, спорить не стал – не в том я тогда был настроении, чтобы в диспутах участвовать, и он, видать, это дело просек, не стал нарываться…
Ну, подался он обратно в столицу, но визиточку, ясное дело, оставил. Я ее тогда почему-то не выкинул…
– Почему-то? – с сомнением переспросил Илларион. Он выгрыз из дольки лимона мякоть и теперь, прищурив левый глаз, правым разглядывал Балашихина сквозь колечко кожуры, как сквозь лупу.
– Ну допустим, была у меня мысль, – признался тот. – Да и как не быть? Я ведь в нашем Краснополянске родился и вырос, знаю, с чем его едят… Запасной вариант никогда не помешает, а уж в нашей глухомани и подавно.
А тут еще такой случай… Это когда я бизнесом заняться решил. Гонял я, понимаешь, из Литвы тачки. Ну ты эту галиматью знаешь: навар минимальный, а нервотрепки выше крыши. А тут наша краснополянская братва решила на меня слегка наехать. Понятное дело, поговорили по душам.., трое в хирургии, один в реанимации…
– Ай-яй-яй, – укоризненно сказал Илларион, глядя на него уже через два колечка лимонной цедры, как через очки.
– Не зря тебя Федотов клоуном обзывал, – проворчал Балашихин.
– Федотову можно, он генерал, – живо откликнулся Илларион, – а ты не смей. Нет ничего страшнее разъяренного шута. Если не веришь, почитай По. Эдгара Аллана. У него про это подробнейшим образом прописано.
– Сейчас, – буркнул майор. – Вот только допьем все, и сразу начну читать. И Эдгара, и Аллана. – Это что, братья, как Вайнеры?
– Ну, – сказал Илларион, рассеянно принимаясь жевать, – и кто из нас после этого клоун? Ладно, трави дальше. Я так понимаю, что тебя после этого дела замели в ментовку.
– Какой слог! – восхитился Балашихин. – Не понимаю, что ты имеешь против бандитов? В натуре.
– Ты забыл добавить «бля буду», – с видом знатока сказал Илларион. – Рассказывай, не томи.
– Да что рассказывать, – скривился Балашихин. – Ну замели… Сам понимаешь, процент раскрываемое™ – экономический фактор…
– От слова «фак», – не сдержавшись, вставил Илларион.
– Приятно поговорить с умным человеком, – заметил майор. – В общем, начали меня раскручивать.
Не знаю, сунули эти мои.., гм.., пострадавшие что-нибудь следователю или нет, но процесс, как говорится, пошел: злостное хулиганство, тяжкие телесные, и тэ дэ, и тэ пэ…
Сунулся я к нашим – шарахаются как черт от ладана, тем более что я на прощание начальнику сказал пару ласковых. Ну тогда я визиточку-то и достал…
– Отмазали, – не спрашивая, констатировал Илларион. – Что и требовалось доказать.
– Дурак ты, а не клоун, – с обидой отозвался Балашихин. – Просто прислали хорошего адвоката, и проблемы как не бывало. Дело даже до суда не дошло.
– Ну ясно, – сказал Забродов. – И ты решил, что свой бизнес – хорошо, а хорошая «крыша» лучше.
– Что-то я тебя не пойму, – проговорил Балашихин. – Что ты меня все время колешь, как тот следователь?
При чем тут «крыша»? Мне предложили высокооплачиваемую работу по специальности… Ну почти по специальности…
Что же я, должен был отказаться из принципиальных соображений? Да и нет у меня по этому поводу никаких особенных соображений. Работа как работа, вполне законная и даже, можно сказать, благородная – людей охраняю.
