Иногда, правда, Билли вел себя так, будто мы с ним связаны одной большой тайной. Как будто мы понимали друг друга и он за меня переживал. И это самое худшее – он считал меня своей собственностью. И причина ясна как день – он просто хотел, чтобы я соглашалась со всеми ужасными вещами, которые он говорил.
Я знала, что его ничего не волнует, в том числе и я. Он просто нашел очередной способ манипулировать мной. С другой стороны, он говорил серьезно. Билли накажет Лукаса за одну лишь дружбу со мной. Но сейчас я старалась убедить себя, что мне больше нечего беспокоиться о Лукасе.
* * *
С Хеллоуина прошло два дня – два дня с тех пор, как я стояла в одной гостиной с Нилом и Билом, напряженными, словно линия электропередачи. В Сан-Диего они злились друг на друга, но не переходили к рукоприкладству. Теперь я начинала понимать: это потому, что Билли почти никогда не было дома. Здесь, в Хоукинсе, свободного времени было предостаточно. С тех пор как мы переехали на Черри-роуд, Билли пытался восполнить пробелы вечеринками, девчонками и баскетбольной командой, но у всех девушек был комендантский час. Да и вечеринки в Хоукинсе – редкое событие.
Нил пребывал в похожем настроении. Или, может быть, для взрослых это нормальное состояние? По утрам он уходил на работу и возвращался после пяти. Хотя он трепал мне волосы или приносил маме цветы, он все равно напоминал ящик динамита. Я жила в ожидании взрыва.
Приходилось не расслабляться, потому что в случае разногласий между Нилом и Билли братец срывался на мне. А если динамит каким-то чудом не взрывался, Билли все равно вымещал на мне свое недовольство.
Однажды за завтраком у них возник странный бессловесный спор. Они с Билли одновременно схватились за коробку апельсинового сока, стоявшую посередине стола. Билли не отпускал. Оба молчали, вцепившись в вощеный картон. Нил вырвал сок из руки Билли, резко дернул локтем и повалил на пол мамину красную сахарницу. Теперь на ней был скол.
Я семь месяцев собирала признаки опасности, и этот крошечный скол оказался самым ярким из них. Он был совсем крошечным, с ноготь мизинца, но при этом все объяснял.
* * *
Я никогда не боялась крови, и это не преувеличение и не хвастовство.
Я каталась на рампах на велосипеде Нейта, играла в уличный хоккей и столько раз падала со скейта, что мама начала покупать по три экземпляра школьной формы.
Мы с отцом всегда смотрели бокс и реслинг; я видела, как футболисты разбивают колени в воскресных матчах, становилась свидетелем школьных драк с разбитыми носами. Хулиганы или рокерши избивали друг друга, пока заместитель директора или учитель физкультуры не прорывались в толпу, чтобы разнять драчунов и велеть им отправляться в класс. Я без конца смотрела фильмы ужасов и никогда не уставала от кровавых сцен.
Папа понимал меня лучше, чем большинство людей, но даже он не понимал, что такого я нашла в чудовищах. Сам он любил фильмы о шпионах, но всегда радовался, если меня интересовало то, о чем он не рассказывал.
Его друг Рон некоторое время работал в сфере киноиндустрии и знал все секреты. Он рассказывал, что кровь делают из окрашенного кукурузного сиропа, поэтому на экране она выглядела фальшиво. Я кивнула, но на самом деле мне даже футбольные травмы и школьные драки не казались настоящими.
Когда Нил впервые при мне избил Билли, кровь выглядела совсем иначе.
Когда мы с Билли познакомились, братец уже был неуправляемым, а после переезда дела только усугубились. Или, может быть, он всегда был таким, а теперь я просто могла это разглядеть.
Билли задержали за превышение скорости. Когда Нил узнал, он стал необычно тихим; глаза его превратились в лед. Я всегда начинала переживать, завидя этот взгляд.
Я сидела за кухонным столом: чистила подшипники на скейте с помощью выпрямленной скрепки и жидкости для снятия лака. Мама стояла у столешницы, листая журнал по декору.
Билли стоял у открытого холодильника и пил молоко из коробки, чтобы позлить маму. В кухню вошел Нил. В руках он держал штраф, словно флаг, и все мы подняли глаза.
– Значит, так ты проводишь свободное время? – Он скомкал штраф и бросил его в Билли.
Билли повернулся к отцу. Дверца холодильника захлопнулась.
Я не сводила глаз с этикетки на жидкости.
С того дня, когда мама застукала нас в гараже с сигаретой, атмосфера в доме сильно накалилась. Билли всегда грубил маме, но с переездом Харгроувов стало только хуже. Он пререкался с ней, потому что знал, что ему все сойдет с рук. Отцу он никогда не хамил. И в этот раз тоже промолчал.
В тот момент, когда Нил его ударил, я даже не поняла, что случилось. Они двигались, как в замедленной съемке.
На секунду все замерли, словно не представляя, чего ожидать.
Я бросила взгляд на маму. Мне казалось, она испугается и постарается их разнять. Сцена казалась поистине устрашающей, но все закончится хорошо, потому что мама подойдет к Нилу и спокойно попросит его прекратить.
Однако она не стала вмешиваться. Она стояла у столешницы, опустив взгляд в журнал. Волосы падали на глаза, как кирпично-красный занавес, и скрывали ее лицо. На кухне была разруха, но мама выглядела так, будто в этом нет ничего неожиданного.
Когда Нил нанес удар, Билли споткнулся, но устоял. Тогда Нил сжал кулак, чтобы снова ударить. Мама по-прежнему ничего не говорила и даже не пыталась его остановить. На этот раз Билли упал на маленькую настенную полку, где мама хранила коробку с рецептами и разноцветные чашки. Голубая кружка разбилась о пол, но мама даже не подняла взгляда.
И вдруг до меня дошло – для нее это не стало сюрпризом. И нет ничего неожиданного в том, что она осталась в стороне. Как можно выйти замуж за человека, который избивает сына?
Мой отец – чудной забывчивый бездельник, но по крайней мере он никогда не вел себя как псих. Он никогда никого не бил. И все же мама бросила его и променяла на злого ненормального Нила. Она выбрала нам такую судьбу.
Билли попытался подняться, медленно и неуверенно. Он согнулся, положив руку на пол, словно пытался удержать равновесие. На нижней губе выступила кровь; вокруг глаза расцвел пухлый полумесяц.
– Я научу тебя уважать старших, – рявкнул Нил, приближаясь. – Уважать и нести ответственность.
Мама встала и так непринужденно вышла, будто только что вспомнила, что пора выключать духовку, чтобы печенье не сгорело.
Одной рукой Нил расстегнул пряжку на поясе, и сначала я не поняла этот жест. Он стоял над Билли, глядя на согнутую спину сына, и выдергивал ремень из петель. Казалось, он перестал его видеть – взгляд у него был совершенно потерянным.
Я могла бы даже простить маму за то, что она ушла. Хотя я никогда не испытывала отвращения к крови, мне хотелось отвести взгляд. Я чувствовала, что меня здесь быть не должно. Я не хотела на это смотреть. В душе оставалась маленькая надежда, что Нил в любую секунду оглянется, вспомнит о моем присутствии и прекратит зверствовать.
