Он тут же стал раздавать дополнительные призы амирам и тем несколько успокоил толпу.
— А теперь торопитесь с перегрузкой! — кричал Афур, отчаянно жестикулируя. — Задерживаться нам тут не положено. Торопитесь, пора и домой! Нас ждет великолепная ночь! Сегодня пир на всех судах! С вином и мясом! Слава аллаху! Он не оставил нас в своих помыслах!
До самого вечера шла лихорадочная работа. Лодки стаями сновали туда и сюда. Одна перевернулась, и людей едва вытащили. Много добра попадало за борт. Вспыхивали мгновенные ссоры, но до драк дело не доходило. Все слишком торопились.
Потом пираты принялись за корабль, тащили и ломали все, что могло пригодиться. Вскоре остался один корпус, а суда разбойников осели глубоко в воду и грузно покачивались на волне. Ветер стихал, но волнение продолжалось. Видимо, недалеко прошел шторм.
— Асия-ханум, — тихо сказал Хадар, наклоняясь к ее уху.
— Чего тебе, Хадар?
— Адмирал-то не обделил нас. Даже наоборот, ханум.
— Не заметила. С чего бы это? Хотя мы поработали не хуже других.
— Ханум не догадывается?
— А что?
— Тут вся причина в нашей славной ханум, — хитро ухмыльнувшись, закончил Хадар.
— Ты, Хадар, шутишь, или у тебя голова болит. Повязка вся красная от запекшейся крови. Сменить надо. Пойдем, я помогу.
— Это, ханум, пустое. Легко отделался. Другим хуже. Вон Хилал лежит и едва дышит. Хаддад не отходит от него.
— Хилала жаль. Хороший юноша. Надо надеяться на лучшее. А как Тайсил? Я видела его в крови уже после боя.
— Тоже плох, ханум. Но он мужчина крепкий. Сколько он уже ран перенес. И эту, аллах даст, тоже перенесет. Хорошо, что вас почти не задело, ханум. Я так опасался за вас!
— Ты вот что, Хадар. Всем раненым выдели дополнительную долю в зависимости от раны. Пусть хоть это будет утешением в их муках.
— Спасибо, Асия-ханум. Это очень их подбодрит. Я очень рад такому решению!
В последних проблесках зари ободранный корабль запылал огромным факелом, осветив море и дрейфующие суда разбойников, на которых вовсю разгорался пир.
Франкское вино черпали прямо из бочек, орали песни, плясали и объедались солониной из запасов франков, инжиром, финиками с рисом. Мотали вокруг своих тел цветные куски тканей, менялись добычей, проигрывали ее, дрались без всякого на то повода и тут же мирились, запивая это событие кубком вина. Все заветы шариата были забыты, кругом царил разгул, ликование, веселье и праздник.
В это же время многие страдали от ран, метались в жару, обливались потом и проклинали всю эту затею, прося у аллаха избавления от мук и успокоения.
Иным это удавалось, когда друзья вспоминали о них и заливали им в рот «мерзость сатаны». Они дурели, впадали в беспамятство и тем спасали себя на время от мук телесных.
Экипаж «Аль-Кахира» не отставал от остальных. Асия сама обходила раненых и давала им изрядные порции вина. В тусклых отсветах фонарей лица несчастных казались особенно страшными и жалкими. Из четырнадцати раненых пятеро были задеты сильно, остальные держались на ногах и ковыляли по палубе, стараясь урвать от даров праздника.
Асия не чувствовала радости и не разделяла ее с остальной командой. Ей был неприятен весь этот разгул. В глазах стояли картины боя, ужас временами опять терзал ее грудь и сердце.
Она слонялась по палубе без определенной цели. Ее каюта была завалена обломками после попадания вражеского ядра, и теперь места у нее не было. Фата пропала куда-то, и Асия догадывалась, что та милуется с кем-то из команды. Это ее не волновало. «Пусть веселится, — думала она меланхолично, — если душа просит этого».
В этот вечер ей казалось, что она уже давно не молода и может с высоты своих лет снисходительно оглядеться по сторонам. И когда она вспомнила о своих годах, ей стало смешно и обидно одновременно, тоже захотелось веселья, успеха, танцев и смеха.
И как бы вняв ее мыслям, аллах послал ей гостя. О борт стукнулась лодка, и голос Афура, выдающий опьянение, проговорил:
— Асия-ханум! Принимай гостя! Будем вместе веселиться! Такой день!
Он тяжело перевалился через борт судна, отбрыкиваясь от помощников ногой.
— Асия, я так тебя люблю! — гнусавил он, но вдруг сообразил, что ляпнул не то, и продолжил более трезво: — Всех сегодня люблю! — и обнял проходившего мимо матроса.
— Адмирал, вы сильно пьяны, шли бы спать.
— В такую ночь спать? Асия-ханум, вы шутите. А я действительно в восторге от вас. Мне прочили несчастье из-за вас, но я не посчитался с мнением друзей. И теперь не жалею. Вы принесли нам всем счастье. Какая победа!
Он попытался обнять Асию. Она отстранилась, с неприязнью глядя на его вспотевшее лицо и отворачиваясь от пьянящего дыхания.
— Асия, ну что ты дичишься? В такой день аллах велит всем веселиться. Будь поласковей со мной, Асия! Поедем ко мне на судно. Нам будет хорошо.
— Адмирал, я никуда не поеду. Вы не в себе. Мне неприятно вас видеть в таком состоянии. Отоспитесь вначале!
— Асия, ты обижаешь своего адмирала, — не унимался Афур, наваливаясь на начинающую терять терпение Асию.
Вокруг начинала уже собираться толпа матросов. Подошел Хадар. Асия шепнула ему:
— Хадар, давай вина адмиралу. Побольше да покрепче.
Она с деланным задором и весельем крикнула:
— Вина адмиралу! Слава аллаху и адмиралу!
Афуру протянули огромный кубок. Он взял его, сияя от нахлынувшего удовольствия, и сказал заплетающимся языком, несколько неуверенно стоя на ногах:
— И вашей хозяйке подать вина!
Асия взяла кубок, и все с возгласами и воплями осушили свои посудины. Асия, пользуясь темнотой и качкой, вылила почти все вино, остальное с отвращением выпила. Адмирал пялил на нее глаза и высосал кубок до дна. Потом сказал, неприятно отрыгивая:
— Асия-ханум, а ты гяурка! Так правоверные женщины не пьют! Ай-ай!
— Да и правоверные мусульмане тоже так не пьют, адмирал, — ответила она и повернулась к Хадару. — Еще вина адмиралу! За успех и удачу. Прославим адмирала! — не унималась Асия, стараясь отвлечь того от себя и натравливая матросов.
К нему протянулись жадные руки, его толкали, мяли, потом понесли по качающейся палубе, уронили. Адмирал ругался, бормотал, призывал аллаха на помощь и постепенно затихал, одурев от выпитого вина и усталости.
Его осторожно снесли в лодку и отправили на флагман.
Ночь кончалась. Наступал день, и надо было спешить убраться от этого страшного места. Французский корабль еще чадил, рассыпая искры и накренившись носом. Он медленно погружался, волны пара клубились, поднимались из воды, подсвеченные кострами, догорающими в разных местах палубы. Наконец со страшным шипением и гулом он погрузился в воду, волны заливали огонь, он мерк, метался еще кое-где, но вскоре погас. Море стало черным, а на месте потонувшего остова судна бурлила вода, вырывался пар. Затем все смолкло, потонуло во мраке, и даже на пирующих судах смолкли голоса.
