— Чего тут у вас случилось? — вскричал Андрей, не поздоровавшись с отцом Алфеем и не склонившись под его благословение.
— Это что такое?! Кто тебя учил так врываться к старшим? — нарочито грозно рявкнул Данила. — Поди вон, щенок!
— Батюшка, да расскажите толком! Мне по дороге домой мужики говорили, да я не все уразумел, — умоляюще спросил Андрей отца Алфея, не обращая внимания на окрик Данилы.
— А что случилось-то? Свершилась воля Господня. Все в руках Господа. А мы слуги и рабы его. Покорись, сын мой. Против воли Божией не попрешь.
— Какая воля, батюшка? О чем вы тут говорите? Или правда, что холопку с выселок запродали басурманам? Сказывайте!
— Видно, Господь так распорядился, сын мой. Успокой душу свою. Кто она тебе, или ты праведник, святой апостол? Не тебе судить, смирись.
— Да за что же, дядя Данила?
— Да за тебя, сукин сын! Ты, ты во всем виноват! Слава Богу, легко отделался! Могло быть хуже. Господи, утешь и защити раба твоего! Прими мою благодарственную молитву, Господи, а ты, отец, получишь свое во славу Божью! Отметим этот дар Божий небольшим возлиянием, отец Алфей. Да будут впрок наши молитвы!
— Да будут, Данила. Верно ты говоришь. Возблагодарим Господа нашего возлияниями и вкусим от даров его.
Андрей с недоумением смотрел на этих людей, то ли молящихся, то ли юродствующих, потом выбежал на двор, еще хранивший следы татарских коней. Голова у него ходила кругом. Он никак не мог понять, за что так наказан Господом. Весь день он был под впечатлением встречи с рыжеволосой Асей, и вот теперь ее нет. Нет, когда все складывалось так хорошо и радостно. «Однако что это он говорил о моей вине?» — вспомнились Андрею злобные выкрики Данилы. Он повернул к хоромам и опять влетел в горницу.
— Дядя Данила, а за что вы упрекали меня? Что за вина, рассказывайте.
— Ты еще не успокоился? На-ка лучше выпей медку, сразу забудешь все горести. Да какие у тебя могут быть горести? Молод еще.
— Пить не буду. Расскажите про мою вину перед вами, — настаивал Андрей решительно.
— Что ж, изволь выслушать, но уж не обессудь. Был тут мой давний приятель. Так он все вызнал про твои дела в Москве, про то, что ты теперь утеклец, и потребовал выкуп за молчание. Что мне оставалось делать? Тебя выдать да и себя погубить? Вот отец Алфей может подтвердить мои слова. Пришлось уступить девку, которую приглядел супостат. То-то. А ты набросился чуть ли не с кулаками. Постыдись, юноша.
— Да что ты вбил себе в голову эту холопку, сын мой, — сказал отец Алфей. — Мало тебе именитых да писаных красавиц. Парень хоть куда, за такого всякая пойдет. Только кликни. И приданое получишь немалое, а тут холопка. Тьфу! Выбрось из головы, забудь!
Андрей выбежал во двор, не желая слушать пространную тираду отца Алфея. Он был зол, не понимал всей тяжести событий, свалившихся на старые плечи дяди Данилы. Теперь ему уже не казались столь страшными дни его бегства, когда многое зависело от быстроты коня. Он заметался по двору, не находя себе места и не зная, что предпринять. Наступал вечер, а утром где искать обоз того грека?
Вдруг он бросился в свою комнату. Там переоделся, захватил пару пистолетов, саблю, сумку с порохом и пулями. Вышел во двор, зашел в людскую и положил в сумку хлеба, огурцов, лука, налил во флягу кваса. Сам оседлал застоявшегося коня и, никому не говоря ни слова, вскочил в седло. Мужики прянули в сторону, опасаясь попасть под ноги скакуна. Сзади донеслось:
— Андрей, куда ты помчался на ночь глядя? Остановись, непутевый!.. — ветер заглушил крики, да Андрей и не слушал их. *
Он несся по узкой дороге, где отчетливо виднелись многочисленные следы татарского отряда, прошедшего пару часов назад. Солнце садилось, становилось прохладно, туман накапливался в логах, цепляясь за кустарник. Птицы иногда подавали голос, устраиваясь на ночлег.
Он гнал коня, пока видна была дорога, потом перевел его на шаг, соображая, что в темноте легко сбиться с пути. К тому же он уже понял, что отряд грека нарочно избегал деревень и обходил их стороной.
«Значит, опасаются чего-то. Неспроста это. Переждем ночь, а там видно будет», — подумал Андрей и слез с уставшего коня.
— Место подходит для ночевки, вон и ручей или болотце светится, коня есть где попасти, — говорил сам себе Андрей, направляясь к воде и отмахиваясь от наседавших комаров.
Как ни странно, но ночь он провел в глубоком сне. Холод разбудил его. Парень долго искал коня, забредшего в ложок. Влажная одежда холодила, и Андрей долго не мог согреться. Он быстро позавтракал, проверил, не отсырел ли порох на полках пистолей, подсыпал свежего и вскочил в седло. Конь с места взял наметом, екая селезенкой.
Ему приятно было сознавать, что он мчится не просто так, по лихости, а мечтает спасти девушку, которая представлялась ему сейчас не простой холопкой, а знатной княжной, такой, каких он, бывало, видал в Москве, когда с благоговением стоял в карауле у покоев царевны Софьи. Это для него была большая честь, и он оправдал ее, до конца выполнил свой долг и теперь с ненавистью вспоминал о царе Петре, который так безжалостно и грубо лишил царевну всего, а заодно и казнил многих ее сторонников.
Он поглядывал на дорогу, иногда терял след и кружил по округе, пока не находил его, переправлялся через речки, обходил редкие болота и к полудню решил, что обоз близко. На душе у парня было хорошо и покойно. За прошедшее время он успокоился и стал несколько иначе смотреть на свои приключения. Однако юность брала свое. Хотелось подвигов, сшибок, скачек, удали, а Ася как-то отодвигалась все дальше, тускнела и приобретала совсем иные черты и качества, чем те, которые он видел в ней еще совсем недавно.
Но тут с довольно высокого пригорка Андрей заметил обоз, и кровь взыграла отвагой и удалью. Он не думал о серьезности предприятия, о последствиях, которые могут подстеречь его, просто дал шенкеля коню, отпустил поводья и пригнулся к гриве. Конь распластался в лихой скачке, а обоз немедленно скрылся за бугром.
Десятка минут хватило резвому коню, чтобы догнать тащившийся шагом тяжелый обоз. Татары заметили скачущего всадника, определили, что это не простой мужик, а лихой наездник на хорошем коне. Они рассыпались веером и понеслись навстречу. Андрей зашелся в волнении предстоящей сшибки, выхватил саблю. Его обтекали с двух сторон, но он не успел этого даже оценить, как петля накинутого аркана вырвала его из седла и шмякнула об землю. Все завертелось в голове и погрузилось во тьму.
Очнулся он на телеге, уже раздетый и связанный. Голова гудела, все тело ныло, Андрей чувствовал себя разбитым и несчастным.
«Где это я? — спросил он себя мысленно и тут же вспомнил свой дурацкий набег. — Господи, как я мог надеяться на успех? Ведь их было не менее двух десятков. Сопляк я и есть. Что теперь будет?»
Парень огляделся. По обе стороны телеги ехали татары. Они загалдели, заметив, что он очнулся. Подъехал поближе крепыш в распахнутом тулупе, глаза его хищно уставились на Андрея. Тот отметил, что татарин красив и статен и силой не обижен.
