«Все, – думала Изольда, – все мы с тобой рядом, Тристан… Бранвен из Корнуолла – Владычица Водорослей. Моргольт из Ольстера – Решение. И я, любящая тебя, Тристан, любящая все сильнее с каждой минутой, уходящей минутой, понемногу отбирающей тебя у меня. Отбирающей у меня тебя независимо от цвета парусов корабля, который плывет к берегам Бретани. Тристан…»
«Изольда, – думал Тристан. – Изольда. Почему они не глядят в окно? Почему глядят на меня? Почему не говорят мне, какого цвета парус? Мне так необходимо это знать, ведь мне так необходимо… Сейчас, немедленно, иначе я…»
«Он уснет, – думала Бранвен. – Уснет и уже никогда не проснется. Он уже там, откуда одинаково далеко и от освещенной солнцем поверхности моря, и от зеленых водорослей, покрывающих дно. В том месте, в котором прекращают борьбу. А потом – покой. Только покой».
«Тристан, – думала Изольда, – теперь я знаю, что была с тобой счастлива. Несмотря ни на что. Несмотря на то что ты так редко называл меня по имени. Обычно ты говорил мне: «Госпожа». Ты так старался меня не ранить. Так старался, столько вкладывал в это усилий, что именно этим старанием и этими усилиями ранил меня сильнее всего. И все-таки я была счастлива. Ты дал мне счастье. Ты дал мне золотые искры, сверкающие под веками. Тристан…»
Бранвен смотрела в окно. На корабль, выходящий из-за мыса. «Скорее, – думала Бранвен. – Скорее, Каэрдин. Ближе к ветру. Не важно, под каким парусом, ближе к ветру, Каэрдин. Приди, Каэрдин, приди на помощь. Спаси нас, Каэрдин…»
Но ветер, который трое суток дул, студил и хлестал дождем, утих. Выглянуло солнце.
«Они все здесь, – думал Тристан. – Белорукая Изольда, Бранвен, Моргольт… И теперь я… Изольда, моя Изольда… Какие паруса у корабля… Какого цвета…»
«Мы словно стебли травы, прилипающие к краю плаща, когда идешь по лугу, – думала Изольда. – Все мы – стебли травы на твоем плаще, Тристан. Сейчас ты встряхнешь плащом, и мы освободимся… и нас подхватит ветер. Не заставляй меня смотреть на эти паруса, Тристан, супруг мой. Ну, пожалуйста, не заставляй».
«Жаль, – думал Тристан, – как жаль, что я не познал тебя раньше. Почему тогда судьба закинула меня именно в Ирландию? Ведь от Лионессе к Арморике было ближе… Я мог познать тебя раньше… Как жаль, что я не смог тебя любить… Как жаль… Какие паруса у корабля? Как жаль… Я хотел бы любить тебя, госпожа. Моя добрая Изольда Белорукая… Но я не могу… Не могу…»
Бранвен повернулась лицом к гобелену, рыдания сотрясали ее плечи. Значит, слышала и она.
Я обнял ее. Клянусь всеми тритонами Лира, я проклинал свою медвежью неловкость, свои сучковатые лапы и потрескавшиеся подушечки пальцев, словно рыбацкие крючки цепляющиеся за шелк. Но Бранвен, падая ко мне в руки, заполнила собою все, исправила ошибки, закруглила углы – как волна, которая размывает и оглаживает изрытый копытами песок на пляже. Мы вдруг стали единым целым. Вдруг я понял, что не могу ее потерять. Ни за что. Ни за что…
Поверх ее прижавшейся к моему плечу головы я видел окно. Море. И корабль.
«Ты можешь проявить ко мне любовь, Тристан, – думала Изольда. – Прежде чем я тебя потеряю, прояви ее. Один-единственный раз. Я так хочу этого. Не принуждай меня смотреть на паруса этого корабля. Не проси, чтобы я сказала, какого они цвета. Не заставляй меня сыграть в твоей легенде роль, которую я играть не хочу…»
«Я не могу, – думал Тристан. – Не могу… Изольда Златокудрая… Как мне холодно… Как мне чудовищно холодно… Изольда… Изольда… Моя Изольда…»
«Это не мое имя, – подумала Изольда. – Это не мое имя».
– Это не мое имя! – крикнула она.
Тристан раскрыл глаза, обвел взглядом комнату, поворачивая голову на подушках.
– Госпожа… – прошептал он свистящим шепотом. – Бранвен… Моргольт…
– Мы здесь. Все, – очень тихо сказала Изольда.
«Нет, – подумал Тристан. – Здесь нет Изольды… А значит… все так, словно нет никого».
– Госпожа…
– Не заставляй меня… – шепнула она.
– Госпожа… Прошу… Я прошу…
– Не заставляй меня смотреть на паруса, Тристан. Не принуждай меня сказать тебе…
– Я прошу… – напрягся он. – Прошу…
И тогда он сказал. Иначе. Бранвен вздрогнула в моих объятиях.
– Прошу тебя, Изольда.
Она улыбнулась.
– Я хотела изменить ход легенды, – очень спокойно сказала она. – Что за сумасбродство. Легенду изменить невозможно. Изменить нельзя ничего. Ну, почти ничего…
Она осеклась, взглянула на меня, на Бранвен… Мы все еще обнимали друг друга на фоне вышитой на гобелене яблони Авалона. И улыбнулась. Я знал, что никогда не забуду этой улыбки.
Медленно, очень медленно она подошла к окну, остановилась, развела руки, уперлась ими в стрельчатый проем.
– Изольда, – простонал Тристан. – Какие… Какие…
– Белые, – сказала она. – Белые, Тристан. Белые, как снег. Прощай.
Она повернулась. Не глядя на него, не глядя на нас, на Бранвен и меня. Она вышла из комнаты. В тот момент, когда она выходила, я перестал слышать ее мысли. Слышал только шум моря.
– Белые! – воскликнул Тристан. – Изольда Златокудрая! Наконец-то…
Голос угас у него в горле как задутый огонек каганка. Бранвен крикнула. Я подбежал к ложу. Тристан шевелил губами. Пытался приподняться. Я придержал его, легким нажимом руки заставил опуститься на подушки.
– Изольда, – шепнул он. – Изольда, Изольда…
– Лежи, Тристан. Не вставай.
Он улыбнулся. Клянусь Лугом, я знал, что никогда не смогу забыть этой улыбки.
– Изольда… Я должен увидеть сам…
– Лежи, Тристан…
– …эти пару…
Бранвен, стоявшая у окна, там, где только что стояла Изольда Белорукая, громко всхлипнула.
– Моргольт! Этот корабль…
– Я знаю, – сказал я. – Знаю, Бранвен…
Она повернулась:
– Он умер.
– Что?
– Тристан умер. Только что. Это конец, Бранвен.
Я глянул в окно. Корабль был уже ближе, но все еще слишком далеко.
Слишком далеко, чтобы можно было разглядеть цвет парусов.
Я встретил их в большой зале, той самой, в которой нас встречала Изольда Белорукая. В зале, в которой я отдал ей свой меч, попросив, чтобы она пожелала распоряжаться моей жизнью. Что бы это ни означало.
Я искал Изольду и капеллана, а нашел их.
Их было четверо.
Один валлийский друид по имени Гвирддиддуг, сообразительный старикан, когда-то сказал мне, что намерения человека, пусть даже не знаю как хитро скрываемые, всегда выдают две вещи: глаза и дрожание рук. Я внимательно взглянул в глаза и на руки рыцарей, стоявших в большой зале.
