Гофмейстер утихомирил гостей и заговорил: говорил долго, плавно переходя от напыщенности к высокопарности и назад. Геральт все внимание посвятил разглядыванию толпы, потому оное выступление до него дошло с пятого на десятое. Король Белогун, оглашал всем и всякому гофмейстер, искренне рад прибытию столь изрядного числа высоких гостей, он рад всех приветствовать, и в день столь торжественный желает он гостям того же, что и они ему, церемония брачная произойдет пополуденной порою, а до того времени пусть гости едят, пьют и развлекаются на многочисленных, для этих обстоятельств запланированных, представленьях.
Рык труб провозгласил конец официальной части. Королевская свита покидала сады. Среди гостей Геральт уже успел отметить несколько довольно подозрительно ведущих себя группок. Особенно не нравилась ему одна, поскольку кланялась она кортежу не столь глубоко, как остальные, и пыталась протиснуться ко вратам дворца. Он потихоньку сдвигался в сторону сине-красной шеренги солдат. Литта шагала рядом.
Белогун ступал, глядя прямо перед собой. Невеста осматривалась, порой кивала приветствующим ее гостям. Дыхание ветра приподняло на момент ее вуаль. Геральт увидел большие голубые глаза. Увидел, как глаза эти находят внезапно средь толпы Литту Нейд. И как в этих глазах разгорается ненависть. Чистая, явная, почти дистиллированная ненависть.
Длилось сие секунду, потом взревели трубы, свита прошла, гвардейцы промаршировали. Подозрительно ведшая себя группка, как оказалось, целью своей имела всего лишь стол с вином и закусками, который она окружила и принялась опустошать раньше остальных. На устроенных тут и там сценах начались выступления – заиграли капеллы гуслей, лир, дудок и свирелей, запели хоры. Жонглеров сменяли фокусники, силачи уступали место акробатам, канатоходцев сменяли полуобнаженные танцорки с тамбуринами. Делалось все веселее. Щеки девиц начинали алеть, лбы мужчин – поблескивать от пота, речь тех и других становилась все громче. И – слегка сбивчивой.
Литта оттащила его за павильон. Вспугнули они парочку, которая скрывалась там с целями однозначно сексуальными. Чародейка почти не обратила на это внимания.
– Не знаю, что здесь готовится, – сказала. – Не знаю, хотя и догадываюсь, для чего и зачем ты здесь. Но я держусь начеку, и все, что ты намереваешься делать, рассудительно. Королевская невеста – это не кто иная, как Ильдико Брекль.
– Не спрашиваю, знаешь ли ты ее. Я видел тот взгляд.
– Ильдико Брекль, – повторила Коралл. – Так она зовется. Выгнали ее из Аретузы на третьем году обучения. За мелкие кражи. Как вижу, она сумела устроиться. Чародейкой не стала, но через несколько часов сделается королевой. Вишенка в крему, твою мать! Семнадцать лет? Старый дурак. Ильдико добрых двадцать пять.
– И похоже, она тебя не любит.
– Со взаимностью. Это заядлая интриганка, от нее всегда проблемы. Но это не конец. Тот фрегат, который вошел в порт под черными парусами. Я уже знаю, что это за корабль, слышала о нем. «Ахеронтия». У нее отвратительная слава. Там, где она появляется, всегда что-то да случается.
– Например?
– Это команда наемников, которых якобы можно нанять на любой случай. А для чего, как полагаешь, нанимают наемников? Для строительных работ?
– Мне нужно идти. Прости, Коралл.
– Что бы ни планировалось, – произнесла она медленно, глядя ему в глаза. – Что бы ни произошло, я не могу в это вмешиваться.
– Не бойся. Я не собираюсь звать тебя на помощь.
– Ты плохо меня понял.
– Наверняка. Прости, Коралл.
* * *
Сразу за поросшей плющом колоннадой он столкнулся с возвращавшейся Мозаикой. Удивительно спокойной и холодной посреди жары, гомона и бардака.
– Где Лютик? Он оставил тебя?
– Оставил, – вздохнула она. – Но чрезвычайно извинялся – и просил передать извинения тебе. Его попросили о приватном выступлении. В дворцовых комнатах, для королевы и ее фрауциммер
[69]. Не смог отказать.
– Кто попросил?
– Мужчина, выглядевший как солдат. Со странным выражением глаз.
– Мне нужно идти. Прошу прощения, Мозаика.
За увитым разноцветными лентами павильоном собралась толпа, был сервирован стол: паштеты, лососи и утки в студне. Геральт прокладывал себе дорогу, высматривая капитана Роппа или Феррана де Леттенхофа. Вместо этого он столкнулся прямо с Фебом Равенгой.
Ресторатор выглядел как аристократ. Облачен был в парчовый дублет, на голове красовалась шляпа, украшенная пучком пышных страусовых перьев. Сопровождала его дочка Пираля Пратта, одетая в элегантную мужскую одежду.
– О, Геральт! – обрадовался Равенга. – Позволь, Антея, представлю тебе: Геральт из Ривии, славный ведьмак. Геральт, это сударыня Антея Деррис, концессионерка. Выпей с нами вина…
– Простите, – извинился он, – но я спешу. А с госпожой Антеей я уже познакомился, хоть и не лично. На твоем месте, Феб, я бы ничего у нее не покупал.
Арку над входом во дворец некий ученый лингвист украсил девизом: CRESCITE ET MULTIPLICAMINI
[70].
Остановили Геральта скрещенные алебарды.
– Вход запрещен.
– Я должен срочно увидеться с королевским инстигатором.
– Вход запрещен, – из-за алебардщиков выступил командир караула. В левой руке он сжимал спонтон
[71]. Грязный палец правой уткнул прямо в нос Геральту. – Запрещен, понимаете, милсдарь?
– Если не уберешь палец от моего лица, сломаю его в нескольких местах. Ну вот, так намного лучше. А теперь веди к инстигатору!
– И всякий раз, как сталкиваешься со стражей, – тут же скандал, – отозвался из-за спины ведьмака Ферран де Леттенхоф, шедший, должно быть, следом. – Это серьезный недостаток характера. Способен повлечь за собой досадные последствия.
– Не люблю, когда кто-то запрещает мне входить.
– Как раз для того все эти стражи и посты. Не пришлось бы их расставлять, если б вход был для всех свободен. Пропустите его.
– У нас приказ самого короля, – нахмурился командир стражи. – Никого не впускать без проверки!
– Ну так проверьте его.
Проверка была тщательной, стражники не ленились, обыскали старательно, не ограничились простым ощупыванием. Ничего не нашли, кинжал, обычно спрятанный за голенищем, Геральт на пир не взял.
– Довольны? – инстигатор взглянул на командира сверху вниз. – Тогда отойдите и пропустите нас.
– Вы, ваша милость, уж извините нас, – процедил командир. – Но приказ короля был четким. Касался всех.
