Илай собрался с силами и с тихим кряхтением толкнул каменную плиту. Она со скрежетом отодвинулась в сторону, открыв небольшое отверстие в каменной стене.
Молча, не оборачиваясь, Илай сбросил с плеч мешок, протолкнул его в отверстие, затем просунул туда голову и плечи – и скрылся из виду.
– Давай, – донёсся до Мики его гулкий голос.
Мика просунул свой рюкзак в тёмное отверстие и сам забрался внутрь. В темноте он почувствовал, как мимо него прошёл Илай, и услышал, как встаёт на место каменная «дверь». Вспышка света мелькнула и превратилась в ровное свечение: Илай зажёг лампу и держал её на вытянутой руке.
Мика раскрыл рот от удивления.
Пещера оказалась небольшой, круглой и полностью изолированной. Везде была аккуратно разложена провизия: что-то тщательно уложено в стопки, что-то в связках. Сушёная рыба висела пучками по нескольку штук на крючках под потолком пещеры, возле одной из стен стояла потёртая бочка с ликёром, рядом с ней были уложены несколько мешков зерна и большие тюки тщательно завёрнутого вяленого мяса. Другую сторону пещеры занимали горшочки и склянки с лекарствами. Под дальней от входа стеной располагалась неглубокая яма, в которой была сложена куча одеял.
Илай развязал свой мешок и стал разбирать его содержимое.
– Высокие земли – суровое место, которое не прощает ошибок, – сказал он тихо, раскладывая приобретённые в логове запасы. – Думаю, ты уже заметил.
Мика кивнул, загипнотизированный обилием всего в этой маленькой пещере.
– Здесь, в Змеиной пустоши, есть шесть сезонов, о которых тебе следует знать, – продолжил Илай. – Первый – середина лета, время зелёных побегов и роста; за ним наступает расцвет лета, время сбора. После него приходит засушливое время, суровый период жажды, а за ним – сезон дождей, как сейчас…
Мика открыл свой рюкзак и принялся машинально шарить в нём.
– Скоро станет холодать, – продолжал Илай. – Дождевая вода замёрзнет, реки покроются льдом – это середина зимы, время планировать вылазки и проверять запасы… – он обвёл рукой пещеру, указывая на хранящиеся в ней богатства. – Время готовиться к самому суровому и беспощадному сезону из всех. Это зима в Змеиной пустоши. Настоящая зима.
Мика кивнул, доставая свои припасы из рюкзака и раскладывая их перед собой.
– Многие новички погибают в первую же свою зиму в пустоши, – сказал Илай. – Я это видел. Выживают те, кто прибивается к любой компании, готовой принять их, – часто к самой худшей. Там новичок учится, а порой и превосходит своих учителей…
Мика вспомнил жёсткое лицо Клива, потом Соломона Таллоу – и вздрогнул.
– Было бы жаль, если б такая участь постигла и тебя, Мика…
– Так вот почему вы привели меня сюда? – спросил Мика. – И показываете всё это?
Илай кивнул.
– Это моё зимнее убежище. Оно сохраняет мне жизнь уже не один год – и тебе сохранит. Увидишь, Мика: в Змеиной пустоши можно выжить и без воровства, убийств и грабежей. И если захочешь, я научу тебя как.
Мика вытащил все припасы из рюкзака и подтолкнул их к Илаю.
– Я хочу.
Илай подобрал с пола припасы и взглянул на Мику.
– Кстати, – спросил он. – Не хочешь ли ты рассказать мне, что стряслось с твоей одеждой?
Мика опустил голову и дотронулся до дыры в куртке и ситцевой рубашке.
– Я думал, вы не заметили.
Илай ухмыльнулся.
– Вон в том ящике есть иголки и кишечная нить, если хочешь подлатать всё это.
– Спасибо, – сказал Мика. – Не хотел утомлять вас рассказами. Это случилось ещё в логове Менял. Этот собиратель яиц, Клив, напал на меня, когда я наполнял фляги. У него был нож…
Мика смотрел, как Илай, не оборачиваясь, аккуратно раскладывает припасы по местам. Однако его обычное напускное равнодушие больше не обманывало Мику. Скалолаз внимательно слушал.
– И всё-таки я побил его. О, я как следует его побил, – тут Мика поник. – Но потом он перехитрил меня и отбросил предательским ударом в голову. Я был на волосок от гибели…
Илай снова ухмыльнулся. Он закусил нижнюю губу, сосредоточенно расставляя горшочки с мазями один на другой.
– И тут появился какой-то змеелов. Соломон Таллоу и двое его друзей, Исав и Иессей, так их вроде бы звали.
Он замолк и взглянул на скалолаза. Лицо Илая не выражало ровным счётом ничего.
– Думаю, если бы не они, Клив убил бы меня. Он распорол мне куртку и рубашку и уже готов был перерезать мне горло, когда Соломон остановил его. Навсегда. Поквитался с ним, это точно. Затем он вернул мне вещи, которые забрал Клив, и тут заметил шрам. Хотя, может, он увидел его и раньше…
Под бесстрастным взглядом Илая весь рассказ уже казался Мике пустой болтовнёй.
– Он видел шрам? – тихо спросил скалолаз.
– Через разорванную куртку, – кивнул Мика.
– Такой шрам, Мика, может оставить только один вид оружия, – Илай нахмурился. – И любой змеелов вроде этого твоего Таллоу отлично это знает. Он спрашивал тебя, где именно ты получил эту рану?
– Он… да, спрашивал. И я рассказал ему, – странное беспокойство охватило Мику. – Я сделал что-то не так, Илай?
– Ну смотри, – Илай задумчиво покачал головой. – Змеерод защищает яйцо на той крапчатой скале. Это ясно. И теперь, когда Таллоу и его банда знают об этом, они отправятся за этим яйцом. А значит, будет бой.
И тут обветренное лицо скалолаза приобрело лукавое выражение; Мика никогда раньше не видел подобной хитринки в этих ясных голубых глазах.
– И есть у меня одна идея…
Глава двадцать шестая
Старейший из великих белозмеев склонил голову. На его чешуе виднелся пепел, а на мощных крыльях, которые несли на себе следы многих и многих схваток, кое-где прорастал мох. Из глубины его горла вырвался вздох, перешедший в тихий и едва различимый рык.
Как и у всех великих белозмеев, речь его была мелодичной и ритмичной. Верхний и нижний регистры его голоса были неразличимы для двушкурых, тогда как звуки в этом промежутке были гулкими, как дальние раскаты грома, и тонкими, как тихий шум дождя.
Его собеседник – более молодой змей, жемчужно-белый, с яркой чешуёй – повернул голову, и от этого движения усики по краям его угловатой пасти изогнулись. Он разомкнул челюсти, и раздалась череда щелчков и мягкое потрескивание. Старый змей выгнул свою извилистую шею и засвистел. В ответ молодой змей вдохнул и звучно загудел, вибрируя мышцами у основания языка.
Щелчки, доносившиеся из горла старого змея, переросли в раскатистый гул; его зрачки расширились, а из носа вырвался белый дымок. Молодой змей отступил и просительно склонил голову.
