Воспитатель царских детей адмирал Дмитрий Сергеевич Арсеньев писал в своем дневнике в 1873 году: «Императрица и Государь никогда не встречали Нового года, и Императрица к 12 часам уже была в постели, и Великие князья Сергей и Павел Александровичи, простившись с родителями около 11 часов, пришли к нам и у нас встречали Новый год». Однако этот день все же отличался от других тем, что несколько поколений Романовых считали своим долгом подводить в своих дневниках итоги уходящего года. Например, 31 декабря 1873 года 16-летний Великий князь Сергей Александрович записал: «Вот кончился милый 1873 год, мне жаль, потому что я был счастлив в этом году, и всегда грустно покидать старое, хорошее!» А вот запись конца 1843 года Великой княжны Александры Николаевны, той самой, что получила в подарок на Новый год жениха: «Кончаю этот дневник и, по странной случайности, одновременно завершаю свое девичье существование. Оно было прекрасным, это существование, и очень счастливым. Я не знала горя. Бог и любящие меня люди помогли мне запастись всем необходимым для моей будущности. Оно раскрывается теперь передо мной как заря прекрасного дня. Так пусть же облака, которые ее обложат, рассеются прежде вечера, а вечер моей жизни да будет похож на его зарю! Да поможет мне Бог!»
Праздник елки
XIX век
День, когда ставилась елка, довольно быстро стал большим праздником – и семейным, и общественным. За вторую половину XIX века выработался сценарий, по которому проходили елки в домах, школах и разного рода собраниях. Но в основе его лежало ощущение, что нет более светлого и радостного события в жизни детей и взрослых, чем наряженная елка, вокруг которой можно водить хоровод.
Каждый год елка тайно готовилась взрослыми членами семьи, и каждый год она становилась волшебным сюрпризом для детей. Неважно, что они наперед знали о традиции устанавливать ель, – в них всякий раз зрели семена сомнений: «А будет ли и в этот раз елка?» Родители загадочно улыбались и ничего не говорили определенно, чем еще больше распаляли ожидания детей.
Уже задолго до Рождества их охватывали «предпраздничные» предвкушения, они самозабвенно мечтали о новых впечатлениях, которые принесет им праздник. Все вокруг словно окутывалось небесными чарами, реальность переставала быть предсказуемой – за каждым углом детей подстерегали новые приключения. «Я долго стоял под метелью и прислушивался, как по душе ходило веселым ветром самое распрекрасное и душистое на свете слово – Рождество. Оно пахло вьюгой и колючими хвойными лапками» – так описывает свои ранние ощущения Александр Николаевич Плещеев.
Но у взрослых не было времени предаваться мечтаниям о празднике. Пока дети переживали сладкое чувство предпраздничного томления, старшие члены семьи должны были тайком пронести ель в одну из лучших комнат дома – в зал или гостиную. Там елка устанавливалась на почетном месте – на торжественном столе с белой скатертью или посередине помещения (последний вариант более поздний).
Все понимали, что «надо было пронести елку в зал… так, чтобы никто не видал». Анастасия Цветаева писала, что взрослые «прятали от нас [елку] ровно с такой же страстью, с какой мы мечтали ее увидеть». Все мемуаристы в один голос говорят о тайной подготовке ели к празднику: «В это время двери залы запираются, и большие убирают елку…»; «Нас не пускают в залу. Там мама с гостями устраивает елку…»; «С середины дня папина комната стояла закрытой; там водружалась и украшалась грандиозная, до высокого потолка, елка…».
Для украшения елки взрослые всегда мобилизировали всю свою фантазию, чтобы воссоздать незабываемую волшебную атмосферу Рождества. Ель обвешивалась свечами, украшениями и лакомствами, а внизу у ее основания с любовью расставлялись рождественские подарки. Дети в это время сидели запертые в своих комнатах – для них было святотатством покинуть пределы детской и прийти посмотреть на украшение елового дерева. Прежде чем вызволить их из заключения и пригласить в гостиную, взрослые зажигали все свечи на елке.
Рождественская открытка конца XIX века
Рождественская елка в новом здании Ольгинского детского приюта Трудолюбия в Красноярске, 1905 год
Незаслуженного дара
Ждем у запертых дверей…
Михаил Кузьмин «Елка»
В европейских странах существовал обычай держать детей в «отдельной, совершенно темной комнате» перед тем, как впустить в ярко освещенную елкой гостиную. Таким образом, дети оказывались в буквальном смысле ослеплены красотой рождественской ели. Однако в России такой жестокой традиции не существовало, как сообщают исследователи.
Но дети не были бы детьми, если бы не пытались подсматривать за праздничными приготовлениями. Жгучее любопытство порой толкало их на открытые диверсии: «…и Андрюша, успев увидеть, мчался к нам вверх по лестнице, удирая от гувернантки, захлебнувшись, шептал: Принесли!» – пишет в уже знакомых нам мемуарах Анастасия Цветаева. Запертые и томящиеся в вынужденном заключении, маленькие проныры не могли сидеть смирно. Они подсматривали в замочную скважину, прикладывали чашки к стенам, тщательно изучали дверные щели – ни один способ разведки не был забыт. Но детские мучения не могли длиться бесконечно. Вдруг раздавался сигнал колокольчика, разрешающий выйти из комнаты, или за детьми приходил один из взрослых, специально отряженный для спасательной миссии. Следующие после этого сказочные мгновения проникновения в «елочное пространство» даже спустя десятки лет оставались предметом вдохновения для поэтов, писателей и мемуаристов.
Увидев ту самую елку, «для которой уже не было ни голоса, ни дыхания и от которой нет слов», дети первое время цепенели от восторга и счастья. Потом, когда к ним возвращалась способность мыслить и понимать происходящее, ребята пускались в неистовое веселье – поднимался невообразимый шум, гам, смех, оглушительные крики и хлопанья в ладоши. «Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам», – делится в мемуарах Леонид Андреев.
После шумной радости наступало время тихого восхищения елкой. Дети подходили, осторожно трогали елочные игрушки, с трепетом разворачивали спрятанные под елью подарки… Когда страсти улегались, детям отдавали рождественское дерево на полное расхищение – они стягивали сладости, забирали развешанные игрушки, ломали и валили елку наземь. Отсюда и возникло выражение «щипать елку» или «грабить елку». Даже сам праздник так и называется – «ощипывание елки». «Елка уже упала, и десятки детей взлезали друг на друга, чтобы достать себе хоть что-нибудь из тех великолепных вещей, которые так долго манили собой их встревоженные воображеньица», – рассказывает об этом детском умопомешательстве Салтыков-Щедрин.
