Джек Фрост появляется в романах Терри Пратчетта «Мрачный Жнец» и «Санта-Хрякус» и у Нила Геймана в «Истории с кладбищем». Фильм Александра Роу «Морозко» выходил в западном прокате под названием «Jack Frost». Но современному зрителю Джек Фрост знаком по великолепному анимационному фильму студии DreamWorks Animation «Хранители снов». В нем Ледяной Джек, вопреки фольклорному образу, представлен беззаботным подростком, который наслаждается своей властью над холодом и радует себя и детей, рисуя узоры на окнах, заливая катки и устраивая потасовки со снежками. Но постепенно зрители, да и сам герой, узнают его печальную историю. Джек когда-то был обыкновенным мальчиком и погиб подо льдом, спасая свою маленькую сестру, за что и получил дар бессмертия и холода. Он учит мужеству, силе духа и тому, что смех – самое главное оружие против всех бед.
В первые годы после Октября отношение новой власти к елке и Деду Морозу было лояльным. Но в 1927 году елка и Дед Мороз стали «религиозными пережитками». XVI партийная конференция (1929) превратила день Рождества и 1 января в обычные рабочие дни. Рождество, елка и Дед Мороз оказались в одном смысловом ряду. В сборнике «Материалы к антирелигиозной пропаганде в рождественские дни», изданном в Туле в 1927 году, авторы пишут: «Ребят обманывают, что подарки им принес Дед Мороз. Религиозность ребят начинается именно с елки ‹…› Господствующие эксплуататорские классы пользуются «милой» елочкой и «добрым» Дедом Морозом еще и для того, чтобы сделать из трудящихся послушных и терпеливых слуг капитала». На плакатах с подписью «Что скрывается за Дедом Морозом?» изображался старик с елкой, на которого, разинув рот, смотрят мальчуган и его мама, а за их спиной притаились поп и кулак. Пролетарский поэт Демьян Бедный публиковал в газетах пламенные стихи-обличения:
Под «Рождество Христово» в обед
Старорежимный елочный дед
С длинной-предлинной такой бородой,
Вылитый сказочный «Дед Мороз»,
С елкой под мышкой саночки вез,
Санки с ребенком годочков пяти.
Советского тут ничего не найти!
Гонение на Деда Мороза закончилось 28 декабря 1935 года после установочной статьи Павла Постышева в «Правде». Устроители детских елок с радостью вернули лесного деда в праздничный обиход и снова сделали центральной фигурой представления. Перед войной с елкой и с Дедом Морозом встретились наконец деревенские дети. Виктор Русаков в автобиографической повести «Под небом детства» вспоминает, как в 1940 году он, мальчик из псковской деревушки, за хорошую учебу получил билет на новогодний праздник в райцентре, где впервые увидел елку и «здоровенного ватнообразного Деда Мороза в овчинном тулупе и стоптанных серых валенках. Новогоднее угощение он раздавал не просто так, а по списку и только в награду за рассказанное стихотворение».
После того как елка была официально утверждена как праздник – а новогодний ритуал елок с Дедом Морозом соблюдался на всей территории Страны Советов: от Главной елки в Большом Кремлевском дворце до лагерей ГУЛАГа, – она потихоньку стала возвращаться и в частную жизнь. Но сначала Дед Мороз на домашние елки (как и до революции) не ходил. Это произошло только после войны. Чаще всего в роли Деда Мороза стал выступать кто-либо из старших членов семьи, и это не обязательно мужчина.
Магия Деда Мороза не уходит. Елена Мадлевская, исследователь русской мифологии, провела в 1997–1998 годах опрос юных жителей Петербурга и на основании его составила образ современного Деда Мороза. По мнению детей, это вечное существо (он появился «сто лет назад» или «триста, пятьсот, миллион лет назад»), общение с которым происходит через холод (записки надо класть на снег или даже в холодильник), и оно может исполнить любую мечту, если хорошо попросить. По правде говоря, это представление не слишком отличается от традиционного, архаического, где Святочный дед «починал» год, обеспечивая благополучие во время всего наступающего цикла.
Сказка о Щелкунчике
1816–1892 годы
Главной русской рождественской сказкой стал «Щелкунчик и мышиный король» немецкого романтика Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Эта невероятно красивая и грустная история о невозможном и все-таки возможном счастье обрела совершенно новый смысл и жизнь благодаря музыке Чайковского. А традиция начинать вечер 31 декабря со знаменитого «Вальса цветов» стала такой же неотъемлемой частью русского сознания, как салат «Оливье» или фильм «Ирония судьбы, или С легким паром».
«Двадцать четвертого декабря детям советника медицины Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную комнату, а уж в смежную с ней гостиную их совсем не пускали. В спальне, прижавшись друг к другу, сидели в уголке Фриц и Мари. Уже совсем стемнело, и им было очень страшно, потому что в комнату не внесли лампы, как это и полагалось в сочельник. Фриц таинственным шепотом сообщил сестренке (ей только что минуло семь лет), что с самого утра в запертых комнатах «чем-то шуршали, шумели и тихонько постукивали».
Так начинается самая знаменитая сказка Гофмана. Он написал ее почти 200 лет назад, чтобы порадовать детей своего друга, врача Хитцинга. Дети были совсем не сказочные, а настоящие, и звали их, конечно, Фриц и Мари (кстати, в многочисленных версиях этой истории брата и сестру, в зависимости от страны, в которой сказка издавалась, называли по-разному, в СССР, к примеру, Мари в 30-х годах прошлого века по-простому звалась Машей). Писатель Гофман к детям своего друга относился как к своим и к Рождеству часто собственноручно мастерил для них игрушки. Nubknacker и был одной из таких игрушек-подарков. В буквальном переводе с немецкого это слово означает всего-навсего механизм для раскалывания орехов, и именно поэтому добросовестные переводчики Гофмана на русский не без оснований называли придуманную им мистическую историю то «Историей щипцов для орехов», то «Грызуном орехов и царьком мышей», и оба этих названия были в корне неверны. Nubknacker не был просто щипцами, это была популярная механическая кукла – большеротый зубастый солдатик с собранными в косичку волосами и затейливо уложенной бородой. Чтобы расколоть орех, его вкладывали в рот игрушки, дергали за косичку, челюсти смыкались – раздавался громкий щелчок, орех раскалывался, солдатик, будто ухмыляясь, открывал рот, готовясь расправиться с новой жертвой. Какие же это щипцы? Это же готовый сказочный герой. Судя по всему, Гофману тоже так казалось. И он стал фантазировать.
Щелк – и вот уже девочка по имени Мари, получившая от своего крестного Дроссельмайера Щелкунчика в качестве рождественского подарка, обнаруживает, что подарок очень даже непрост, на самом деле это заколдованный злой королевой прекрасный принц, по ночам он оживает и отправляется на подвиги в кукольное королевство. Второй щелчок – и на пути отважного игрушечного солдатика встает мышиная армия. Щелчок звучит в третий раз, и девочка бросается на защиту Щелкунчика, ловко бросив в Мышиного короля свою туфельку, – армия бежит, и наступает утро. Мари пытается рассказать родителям о своих необыкновенных ночных приключениях, но ей никто не верит, кроме Дроссельмайера, который рассказывает крестнице историю своего племянника, заколдованного королевой Мышильдой. Еще один щелчок – Мари понимает, что Щелкунчик и есть племянник ее крестного. Следующей ночью в битву девочка и кукла уже идут вдвоем, стреляют драже, пряниками и прочими страшными снарядами, на этот раз исход битвы решает взятка – Мари откупается от Мышиного короля марципанами. И вот наконец финальный щелчок – на третью ночь Щелкунчик берет себя в руки, вынимает из ножен саблю и убивает Мышиного короля. Звучат литавры, злые чары рассеиваются, Щелкунчик превращается в принца, Мари, само собой, становится принцессой, и они отправляются в пряничное царство – кукольное королевство, где их ждет совершенно сказочная жизнь в Марципановом замке на берегу Лимонадной реки.
