А мне так приятно было ощущать на руках тяжесть его тела.
Боже, а как он пах! Во всём мире не было аромата прекрасней.
Мой малыш… Мой родной и любимый сынок. Моя кровь и плоть. Ты только мой. Ты не сын Северского и не сын моего бывшего мужа. Ты – мой сын. И пусть мои губы молчат, но мысленно я кричу тебе: «мой сынок!»
Ты видишь и чувствуешь мою любовь к тебе. Я всегда буду рядом, мой маленький. Буду оберегать, дарить свою любовь и нежность, и клянусь, что когда-нибудь, ты обязательно узнаешь, что я твоя мама.
Под присмотром всё той же Марты и даже Северского, я покормила Филиппа. Мне позволили это сделать самой.
Малыш покорно ел ложечку за ложечкой, и когда я приговаривала, что следующая ложечка за маму, за папу, за Филиппа, он сначала улыбался, а потом широко открывал рот.
— Светлана, а вы нашли к нему подход, — заметила Марта, всё ещё находясь под впечатлением, что малыш так быстро, практически мгновенно принял меня. — Боюсь, что такими темпами, кроме вас, он никого к себе не подпустит.
В её голосе послышались ревностные и недовольные нотки.
Её слова напрягли меня. Я быстро взглянула на Северского, но тот лишь сказал:
— Прошу тебя, Марта, не переживай ни о чём. Просто знай, что мой сын в надёжных руках.
Благодарно улыбнулась мужчине.
Марта же насупилась и бросила на меня хмурый взгляд.
— Как скажете, Дмитрий Мстиславович, — сказала она покорно.
После сытного обеда, я принялась играть со своим сыном. Ему нравилось со мной, и малыш без конца начал издавать разные звуки и что-то лепетать, словно рассказывал мне о том, как он тут жил всё это время без меня.
Когда малыш наигрался и начал зевать, Марта нравоучительным тоном заявила, что Филиппу Дмитриевичу пришло время укладываться спать.
— Послеобеденный сон необходим ребёнку, — объясняла она мне, будто я этого сама не понимала.
Северский всё это время находился рядом.
Я также сама уложила сына в кроватку, сама села рядом и, гладя его по шелковистым светлым волосикам, прошептала:
— Я знаю одну песенку, которую в детстве перед сном мне пела моя мама.
Поцеловала его в розовую щёчку и, касаясь его маленьких, словно кукольных, пальчиков, негромко запела:
— Ложкой снег мешая, ночь идёт большая. Что же ты, глупышка, не спишь? Спят твои соседи белые медведи, спи скорей и ты, малыш. Мы плывём на льдине, как на бригантине по седым, суровым морям. И всю ночь соседи, звёздные медведи светят дальним кораблям.*
Когда Филипп заснул, я ещё долго смотрела на него, и мои глаза наполнились слезами. Какое же это счастье, находиться рядом со своей кровиночкой! Несколько часов с сыном и все мои переживания, слёзы, боль души и сердца — всё исчезло. Филипп — моя боль и он же — моё лекарство.
Посмотрела на задумчивого Северского и прошептала ему:
— Спасибо.
Глава 16
Светлана
Три месяца спустя
После того как проснулась и привела себя в порядок, как обычно, направилась в комнату своего сына, чтобы переодеть его, а потом накормить.
Подошла к детской и только взялась за дверную ручку, как услышала за дверью восторженные взвизгивания Филиппа.
Кстати, мне пришлось признать, что Северский умеет обращаться с ребёнком.
Сердце заныло. Дмитрий любил Филиппа, и эта любовь проявлялась во всём – начиная с игрушек, которые он покупал едва ли ни тоннами, самым лучшим питанием и, конечно же, его заботой.
Не смотря на загруженность в работе и даже дома, но он всегда находил время побыть рядом с малышом.
Вспомнила недавний разговор с мамой.
Как же мне хотелось рассказать ей о Филиппе, обрадовать её измученное и болеющее за меня и брата сердце, что она бабушка и что её внук жив, здоров и прекрасен.
Она не очень была рада тому факту, что я работаю помощницей няни в доме председателя арбитражного суда. Мама считала, что я добровольно режу себя без ножа и просила меня найти другую работу, не связанную с детьми.
Мне пришлось убедить её и утешить, что наоборот, так мне легче, и я дарю нерастраченную любовь и нежность этому малышу.
«Моему сыну».
Но мне приходилось молчать и не говорить правду. Больно лгать матери, которая не меньше, а даже больше меня вынесла за свою жизнь.
Я помнила слова Северского о том, что он может помочь моему брату, отправив его в клинику, где его смогут поставить на ноги.
Но… почему-то я боялась с ним говорить на эту тему. Мне казалось, что если я попрошу за брата, он ухватиться за эту помощь мне и предложить брата в обмен на Филиппа.
Эгоистично?
Возможно да, но я не могла отказаться от сына и постоянного страха, что Северский может в один миг всё переиграть.
Вздохнула, тряхнула головой, прогоняя тяжёлые мысли и толкнула дверь детской, открыла её и не вошла сразу, а сначала заглянула в комнату.
Дмитрий, одетый в спортивный костюм, растянулся в полный рост на ковре перед Филиппом, спиной ко мне.
Мужчина держал в руке плюшевого медвежонка и играл с Филиппом, нежно толкая его плюшевой головой малышу в животик. Ребёнок хохотал и пытался ухватить игрушку цепкими ручками.
Я замерла от этой идеалистической картины и невольно улыбнулась.
Но вдруг, Дмитрий резко обернулся и увидел меня, подглядывающую.
Филипп тоже увидел меня и попытался крикнуть «Света», но не смог, потому что заливисто смеялся.
Я прошла в комнату и присела рядом с ними.
— Доброе утро, Дмитрий Мстиславович, — поздоровалась с мужчиной. — Где Марта?
— Здравствуй, Света, — кивнул он мне. — Марту свалило давление. Ещё до рассвета её увезли домой.
Никогда я не радовалась, когда кто-то болел, но Марта была настоящим цербером и порядком достала своими нравоучениями за эти три месяца. Благо, с моим появлением, она теперь работала у Северского не все семь дней, а только пять.
А вот сейчас её давление свалило. Я уж думала, эта женщина никогда и ничем не страдает. Ан, нет, всё же Марта – человек.
— Понятно, — сказала в ответ, стараясь не сильно улыбаться, чтобы Северский не заподозрил мою радость по этому поводу.
— Доброе утро, мой самый красивый мальчик на свете! — заворковала я с Филиппом. — Пойдём, переоденемся, сменим подгузник и будем кушать.
— Памперс я уже поменял, — сказал Дмитрий, продолжая лежать на полу, перевернувшись с живота на левый бок.
— Ох, ну хорошо, — сказала, гладя сына по светловолосой головке.
