Единственный минус – это постоянная ответственность и понимание, что, несмотря на все победы, невозможно избежать поражений, которые случаются из-за принятых мной решений. Как сказал Старзл, у хирургов не получается вести «нормальную» жизнь. У меня часто возникает ощущение, что моя работа – помогать людям, чтобы они могли вернуться к своей жизни и делать то, на что у меня никогда не хватает времени. Мне очень сложно «отключать» мозг, когда я прихожу домой, и жить настоящим моментом. Моя голова всегда занята мыслями о проблемных пациентах, об анализах и процедурах, о телефонных разговорах с резидентами, в которых те сообщают о слишком низком давлении или слишком высокой температуре пациента. Хирурги говорят, что, когда они смотрят на пациента в тяжелом состоянии, их терзают сомнения в диагнозе и охватывает чувство зависти. Они завидуют, что пациент лежит в постели и отдыхает. На нем нет груза ответственности, кроме собственной болезни. Несомненно, тяжелое заболевание мучительно. Оно отделяет вас от друзей и семьи, не говоря уже о боли и других физических страданиях, которые оно причиняет. Но в то же время оно освобождает вас от рутины и повседневных дел, которых вы всегда хотели избежать.
Есть ощущение, что моя работа – помогать людям, чтобы они могли вернуться к своей жизни и делать то, на что у меня никогда не хватает времени.
Я не жалею об обучении, о практике, о сделанном выборе. В действительности я благодарен за ответственность и привилегии, которые сопровождают хирурга. Мне приятно нести эстафетную палочку, которую передали нам пионеры трансплантологии. В какой-то момент мы передадим эту палочку новому поколению целеустремленных и смелых трансплантологов, которые сделают открытия, о которых мы даже не мечтали.
В то же время я испытываю облегчение, когда мои дочери говорят, что готовы заниматься чем угодно, только не трансплантологией. Однако они обе еще маленькие. Возможно, они тоже станут трансплантологами, и я буду очень ими гордиться.
Когда самолет выравнивается на высоте 6000 метров, я смотрю на Феликса, хирурга, прошедшего обучение в Германии. Он, комфортно растянувшись на сиденье, заснул с наушниками. Я не хочу спать и смотрю в ночное небо, освещенное луной. На секунду я задумываюсь о том, что я делаю здесь, над фермами Ошкоша, вдали от своей семьи. Мои маленькие дочки сейчас мирно спят, а проснувшись утром, поймут, что меня нет дома. Они к этому привыкли.
Я снова перевожу взгляд на Феликса и холодильник на полу, который мой напарник бесцеременно использует в качестве подставки для ног. Внутри холодильника печень, две почки и поджелудочная железа. Где-то в том же ночном небе и под светом той же луны еще два самолета летят в противоположном от нас направлении. В каждом из них есть холодильник. В первом лежит сердце, а во втором – два легких.
Всего два дня назад эти органы работали в унисон, позволяя 42-летнему отцу семейства есть, пить, ходить на работу и держать на руках своих детей. Эти органы помогли ему забраться на крышу, чтобы прочистить водосточные желобы, но не смогли предотвратить его падения. Сейчас они лежат среди льда, но скоро наполнятся кровью и оживут. Они позволят пяти другим людям жить, любить, радоваться, грустить и проводить время с близкими. Эти люди не знают друг друга и даже не живут в одном городе, но они навсегда будут связаны нитями трансплантации. Они будут спасены мужчиной, который уже не сможет стать свидетелем своего дара жизни. Но, возможно, у его жены и детей это получится. Быть может, они подумают: «Да, он был прекрасным человеком». Так думаю и я.
Где-то в том же ночном небе и под светом той же луны еще два самолета летят в противоположном от нас направлении. В каждом из них есть холодильник. В первом лежит сердце, а во втором – два легких.
Я откидываюсь назад и закрываю глаза, но мне не спится.
Благодарности
Мне сложно вспомнить время, когда книги не были частью моей жизни. Думаю, это связано с правилом, которое ввели мои родители в детстве: за неделю нужно прочитать две книги. Мои родители тоже читали те книги, которые выбирали мы с двумя братьями, а потом мы все вместе подолгу обсуждали их за кухонным столом. Мама и папа ограничивали время просмотра телевизора, но по какой-то причине они всегда разрешали нам смотреть сериал «МЭШ» (при условии, что мы прочитали за неделю две книги).
Я до сих пор помню момент, когда в моей голове зародилась идея этой книги. Я находился в Майами, сидел в лодке ночью и читал «Царя всех болезней» Сиддхартхи Мукерджи. Все уже ушли спать, и я знал, что завтра придется рано встать, чтобы провести время с семьей, но не мог оторваться. Пока я читал всю ночь, не переставая восхищаться умением Мукерджи рассказывать о раке на примере историй своих пациентов, я подумал о сфере трансплантологии, ее удивительной истории и гениальности отцов-основателей. Я задумался о том, насколько молода трансплантология: в 1940–1950-х годах она была чем-то из области научной фантастики, в 1960-х начала развиваться, а в 1980-х стала широко распространена. Я также понял, что некоторые из пионеров, которые сделали пересадку органов реальностью, были до сих пор живы и могли рассказать свои истории.
В реализации моего проекта мне помогла еще одна книга: «Век тревожности» Скотта Стоссела. В то время как Мукерджи рассказывает об истории рака на примере жизни своих пациентов, Стоссел рассказывает об истории тревожности на примере собственного опыта. Тогда я решил на основании собственного опыта и историй своих пациентов проиллюстрировать целеустремленность и самоотверженность пионеров трансплантологии. Мне хотелось сделать историю трансплантологии понятной тем, кто не связан с медициной, как это удалось Мукерджи и Стосселу.
Я должен поблагодарить многих людей, которые поддержали меня в этом проекте. Начну с моего брата Бена. Я с восхищением наблюдаю за развитием Бена как писателя, ведь он начал свою карьеру еще в старших классах. Меня поражает, что он много лет остается в сфере высочайшей конкуренции и при этом никогда не жалуется. С того момента как я озвучил желание написать книгу, Бен оказывал мне невероятную поддержку, без которой я бы не справился. Он помог мне найти агента и дал множество советов по поводу написания рукописи.
Теперь мой агент Эрик Люпфер. Могу лишь гадать, о чем он думал, когда мы впервые беседовали несколько лет назад и он согласился взяться за этот проект. Мне неловко вспоминать первый план книги, который я ему отправил (чтобы вы представляли, о чем я говорю, упомяну лишь, что изначально книга называлась «Легенда о Большом Папочке», то есть обо мне). Часто он лучше меня самого понимал, что я пытаюсь сделать. Я восхищен той ролью, которую он сыграл в рождении этой книги, его позитивным расслабленным отношением и мягким, но уверенным руководством.
Спасибо моему редактору Гейл Уинстон. Я так ясно помню день нашей встречи. Она сразу же поняла, что я хочу получить в итоге, и честно предупредила, что проект может оказаться очень сложным. Она многому научила меня относительно письма, но несколько ее рекомендаций мне особенно запомнились: оставаться организованным, давать читателям ту информацию, которую они поймут и запомнят, а также честно говорить о себе и о том, почему я могу рассказывать эту историю. Гейл безмерно уважает читателей, для которых работает! Недавно я прочитал статью Томаса Рикса о том, что значит быть писателем («Секретная жизнь рукописи», The Atlantic, 22 августа 2017). В статье приведены слова редактора Риксу: «Первый вариант книги – для автора. Второй – для редактора. Последний – для читателя». Мне жаль, что я прислал Гейл такой объемный первый вариант своей книги! Помню, я попросил ее быстро его просмотреть, чтобы она подтвердила, что я двигаюсь в правильном направлении. Через несколько мучительных недель (во время которых я представлял, что она посоветует мне забыть о моей задумке) она ответила, что редакторы никогда бегло не просматривают рукописи, даже если они совсем «сырые». Наверное, мне стоило предупредить ее, что я окончил магистратуру по русскому языку и литературе. Даже Достоевского впечатлили бы длина и бессвязность моей первой рукописи! Спасибо огромное, Гейл, что ты не бросила меня. Да, я все же планирую написать книгу под названием «Операционная». Думаю, ты этого не выдержишь.
