– Иван Макарович, говори, не тяни кота за одно место!
– Как понимаю, в ближайшее время должно состояться определенное событие, где два посла передадут в дар императрице автомобили, изготовленные для ее персоны и приближения. Данный знак со стороны канцлера Германии и австрийско-венгерского монарха говорит о том, что ввязываться в военное противостояние им желания нет, во всяком случае, в ближайшее время. На данном мероприятии и намечен удар распутинцев, за которыми стоит Джонс. Согласен? – присев на корточки, загасил окурок папиросы о землю.
– А каким образом-то?! Охрана усилена, даже вызвали полк твоего учителя – Петра Евграфовича Еремеева. Кстати, ты бы полковника проведал, а то он в столице не поймет, что к чему, – потер щеку ротмистр.
Про то, что Петр Евграфович не может в столице разобраться, я, естественно, не поверил. У контрразведчика какие-то свои далеко идущие интересы. Впрочем, Еремееву я многим обязан, хотя и не слишком долго был знаком. Проведать и в самом деле нужно да кое-что рассказать.
– Ему же подполковника дали? За полгода до полковника дослужился? – удивился я.
– Ну, – замялся Вениамин Николаевич и глаза в сторону отвел, но продолжил после заминки: – Его же на полк поставили в качестве заместителя, но от полковника давно рапорт о выходе в отставку лежал, да и свои обязанности тот уже не мог исполнять. Грубо говоря, Еремеева поставили в такие условия, от которых он не смог отказаться. Увы, в этой, как он выразился при личной встрече, афере есть и моя заслуга. Чуть саблей меня не зарубил, еле ноги унес! Ничего, через месяцок остынет, когда послужит при дворе да с Греевым оплачет свою спокойную и мирную жизнь за чаркой, тогда и отношения налажу.
– Полк Еремеева начнет нести охранение императрицы, произвели ротацию, – говорю медленно, понимая, из-за чего Ларионов такой измученный и осунувшийся, – не удивлюсь, если ему удается поспать пару часов в сутки. – Надеюсь, охранители у императрицы и ее ближайшего окружения остались на службе? Солдаты – солдатами, но на профессионалов надежды больше.
– Охранителей не трогали, – подтвердил ротмистр, а потом попросил: – Иван, ты бы в резиденции показался, осмотрелся, глядишь, и обнаружишь свежим взглядом уязвимое место. Честно говоря, я уже все варианты перебрал, но, кроме отравления, ничего в голову не приходит. А повара проверены, продукты не раз осматриваются и дегустируются, не может с этой стороны подвоха быть!
– К Еремееву, если получится, наведаюсь, но пропуск…
– Да на твою персону Ольга Николаевна давно выписала предписание пропускать без всяких бумаг! – рассмеялся Ларионов и хлопнул меня дружески по плечу. – Как-никак, а ты ее спаситель, и в частном разговоре она сказала: «Он же охранитель, которому равных нет!»
Приятно, черт возьми! Однако так до конца и не разобрался, из-за чего мне награду за спасение императрицы носить и показывать нельзя. Впрочем, к наградам давно равнодушен. Особенно когда дают медали и ордена, а потом пинком под одно место – и на житье не хватает. Гм, это свой мир вспомнил и отношение руководства к преданным людям. Тут пока подобного отношения не встречал и, надеюсь, не встречу.
– Да, чуть не забыл. – Вениамин Николаевич на меня как-то странно посмотрел. – Смеева Мария Александровна из Англии возвратилась.
– Как она? Болезнь не вернулась? – забеспокоился я.
Ротмистр на меня удивленно глянул, а я начал догадываться, что о нашей с графиней связи ему прекрасно известно и про девушку он не просто так сказал – хотел мою реакцию проверить. Кстати, а сам-то что чувствую? Гм, Машу иногда вспоминал, особенно кое-какие пикантные подробности, и повторить не отказался бы. Но такое же отношение и к Марте – обычное мужское самолюбие, и ничего больше. Да, как-то не запал мне пока в душу никто, но это объяснимо: времени на ухаживания нет, а скоротечный роман – он ни к чему не обязывает.
– Иван, тебя только болезнь графини интересует? – поинтересовался ротмистр.
Неопределенно пожал плечами и отвечать на провокационный вопрос не стал. Жизнь штука интересная и сложная, графиня кого хочешь может с ума свести и в койку затащить, если сама возжелает. Откажусь ли, если представится случай? Хм, даже самому себе ответить не могу.
– Понятно, – протянул ротмистр. – Примерно так я и подозревал.
– Поделишься подозрениями? – тоже переходя на «ты», поинтересовался я. – Пойми, Вениамин Николаевич, самому данный вопрос интересен, но с Марией Александровной никаких планов на будущее я не строю, да и не собираюсь.
– И черт с тобой! – хмыкнул мой собеседник. – Похоже, ты из тех, кому фортуна улыбается, все, что плохо лежит, подбираешь, но и сам не промах, такие случаи создаешь.
Ответить ничего не успел: к нам направился профессор и потребовал, чтобы возвращались в больницу. Мало того что я не долечился и сбежал, так еще Анзор на излечении, парень никак дрожь унять не может – похоже, простыл, – да еще в больнице черт-те что творится. Последнее меня заинтересовало – помню о присланных врачах и что Портейг о них нелестно отозвался. Репутацию заслужить сложно, а потерять можно в один миг, да и то не по своей вине.
– Вопрос одежды, – указал я на собственный непритязательный вид.
– Угу, да и в пролетку мы все не поместимся, – озадаченно потер переносицу ротмистр, хмуро глядя на трясущегося Вадима.
– Иван Макарович, вы езжайте, а мы дождемся Жа… Александра и позже подъедем, – предложил Анзор, услышавший последние слова.
– Вместимся, на облучке со мной еще один может проехаться, а в самой пролетке остальные, – предложил Батон, широко зевая.
– И кто же там сидеть согласится? – хмыкнул Анзор. – На нас, почитай, одежды нет, а в исподнем… – Он не закончил и помолчал, а потом предложил: – Вениамин Николаевич, кроме вас, некому, но мы с Вадимом можем дождаться моего человека с одежкой, а потом и в больницу приедем. Думаю, так будет лучше.
Ротмистр поморщился, смерил вора взглядом с ног до головы, а потом чуть заметно кивнул:
– Принимается. Иван Макарович, поехали!
В дороге молчали: не захотел Ларионов разговаривать при профессоре, а может, о чем-то усиленно размышлял. Меня же в сон потянуло, глаза стали закрываться – что ни говори, до полного восстановления далеко, а сил и нервов сегодня много потратил.
Ротмистр, сославшись на то, что по горячим следам нужно попытаться прищучить распутинцев, уехал. Странно, кого он там собрался на понт брать? Жандармы никого не поймали, британец смог уйти, кто-то с ним отправился, а остальные в перестрелке полегли. Правда, ниточки-то наверняка остались, за которые можно клубок распутать. То же оружие – вроде и мертвое железо, но каждый ствол со своей историей. Да и контрразведка явно что-то еще нашла, о чем он со мной не стал говорить. Например, крупные суммы денег. Не думаю, что они без банковских упаковок, так что поиск банкира, выдавшего наличные, не составит труда, а следовательно, легко прослеживается цепочка, кто кому и сколько платит. Тайна вкладов существует, но только не тогда, когда есть угроза империи. Да, в имперской России законы жесткие, Ларионову придется побегать и пороги пообивать, чтобы добраться до банковских операций. Но не думаю, что ему откажут: должность впечатляет, да и обоснования имеются. Хм, и тем не менее он все бросил и за мной отправился. Почему? Да и доктора у нас в больнице объявились скоро, невзирая на бюрократическую машину. Опять-таки заем нам предложен на… невыгодных для империи условиях, но исходящий с их стороны. Кто так может решить подобные вопросы? Министр с ротмистром? Ха три раза! Ларионов и вовсе другой стези, но, кстати, охрану нам выделил. А тут я вроде как сбежал, да еще в переделку попал, из которой мог живым не выбраться. Ведь именно поэтому он и примчался! Точно! Не из-за распутинцев и британца, а за мою персону переживал! Ну, ориентации он нормальной, следовательно, беспокоился за свою голову или место. Не много ли я о себе возомнил? Какое дело до какого-то охранителя, занимающегося лекарственными делами, императорскому дому и, в частности, императрице? Не исключаю, что сама Ольга Николаевна тут не при делах, если она и Олесь не одно и то же лицо. Н-да, Олесь… давно с ним не встречался и никак не могу однозначно решить, кто он на самом деле. Самое забавное, что к нему меня как-то тянет, словно родственная душа или, грех такое даже думать, одна половинка целого. Почему-то имеется где-то в глубине души сожаление, что давно не общались.
