– Потому что осталось только это имя из допустимых до экзамена.
Похоже, сложности для майора начались одновременно с допросом.
– Почему оно осталось одним допустимым? Что такое «допустимые имена»?
– Потому что остальные имена и бэйджики соответственно принадлежат математикам и физикам, а сдавали сегодня как раз математику. А мой бэйджик просто забыли сделать.
– Ну, хорошо. А вы кто?
– Лидия Владимировна Комарова. Имя настоящее. Паспорт есть, но сумка с ним в штабе.
– В каком еще штабе?!
– Там заседает руководство экзаменом. На третьем этаже нового здания, если что.
– Ничего, до всех доберемся, – многозначительно пригрозил майор. – Итак, когда вы обнаружили тело?
– Недавно. Когда экзамен закончился, – сказала Ленка. – Точное время не скажу, у нас нет часов. Но мы покричали…от испуга. Камеры в кабинетах должны были зафиксировать.
– Зачем вы пошли по этой лестнице?
Растолковали ему общепринятую версию, что я пошла относить бланки в штаб по этой лестнице, потому что хотела осмотреть старое здание попутно. Врать было страшно и противно, у меня в горле пересохло, и я глотнула кваса. Почему-то именно это удивило майора.
– Что вы пьете? Пахнет алкоголем. Вы распивали здесь спиртосодержащие напитки?!
– Да тут и сдающие были пьяные… – буркнула Ленка. – Вас еще что-то удивляет?
– Это квас, – для убедительности я помахала бутылкой. Майор нахмурился. Дальнейший диалог вела Ленка, как человек, по определению производящий впечатление лучше, чем я. Мне осталось виновато мять в руках полупустую бутылку, отчего она похрустывала.
– То есть в пункте проведения экзамена вы распиваете квас?
– Не водку же! Если вас совсем шокирует квас, то как вы отнесетесь к тому, что мы еще и конфеты ели? Тоже не стоило? А что еще делать? Так мы хоть не свихнемся со скуки.
– Почему вы должны свихнуться со скуки?
– Так нельзя же ничего делать! Вообще! Целых пять часов!
– Читать даже нельзя?
– Запрещено под страхом смертной казни. Нужно просто сидеть и смотреть перед собой. Иногда по сторонам. Как в карцере. Нам в коридоре хоть можно пошептаться, а в аудиториях и того нельзя.
– Речь идет не про аудитории, а про коридорных. Пить, значит, можно?
– В инструкции не сказано, что нельзя. В любом случае, чертово начальство не имеет права морить нас голодом и жаждой, поэтому мы тут пьем квас. А в штабе вообще конфеты едят, – вот так в двух словах Ленка безжалостно заложила всю верхушку.
– Почему вы пьете именно квас?
– А вы что предлагаете? Тосол? – рассердилась Ленка. Вместо того чтобы делом заниматься, майор выяснял, что мы пили. Возможно, он подозревал, что мы употребили что-то более крепкое, а это сразу сбавляло доверие к нашим показаниям.
– Квас пахнет почти что алкоголем. Очень смущает.
– Министр, похоже, досмущался, – ухмыльнулась я.
– Можно пить минералку или сок.
– И питаться подножным кормом. Ну да, на нашу зарплату только так и выживать.
– Речь не о вашей зарплате, а о министре.
– Много ему внимания. Нам столько не оказывали никогда, хотя наша работа не в пример опаснее. Он вообще контактировал с детьми когда-нибудь? Или просто сидит в кабинете? Я тоже могу сидеть в тепле и в бумажках копаться. А у нас вообще учителей выбрасывают с лестниц, – когда Ленка сердится, на каждую фразу она отвечает подобными репликами. Произносятся они сварливым голосом. Что поделать, ей не нравятся никакие начальники, особенно после истории на третьем курсе, когда ее принципиально не брали ни на одну подработку. Высокопоставленные граждане разных уровней дружно воротили нос от тогда еще доброй Ленки. Это она запомнила на всю жизнь и на такой же срок невзлюбила всех власть имущих. Наверняка мертвый министр приподнял ей настроение.
– Кого выбрасывают?! С каких лестниц?!
– Не берите в голову, это профессиональный риск, – отмахнулась Ленка. – Министр ни при чем.
– Нет уж, поясните!
– У нас в школе бородатый девятиклассник-алкоголик пытался выбросить учителя с лестницы, – неохотно сказала я.
– Зачем?
– Потому что думал, что это ученица начальных классов.
– Что за учителя такие? У нее диплом хоть есть или это какой-то вундеркинд?
– На нашу зарплату не поешь особо, вот и путают учителей с перваками! Есть у нее диплом, не волнуйтесь.
– Хорошо, мы эти вопросы разобрали… – майор начал немного приходить в себя. – Кто последним видел министра живым?
Я его вообще не видела живым. А вот к Ленке он заходил. В этом она созналась честно и быстро.
– Ну, шатался он тут в начале еще с какими-то прихвостнями. Во сколько точно – не помню. Потому что через полтора часа прокисания время уже не определяется самостоятельно.
– Я пришла сразу после начала всеобщего поноса, – припомнила я, – а наш покойник был тут раньше. Значит, здесь он бродил в самом начале эпидемии, а к ее началу уже ушел. Через час после начала экзамена, получается.
Майор с удивлением выслушал мои слова насчет больных и не стал заносить их в протокол. Я бы тоже не стала такое записывать.
– В новом здании он тоже был, – добавила я, – сначала там лазил, затем пошел в старое здание, то есть, сюда. Все в пределах от получаса после начала экзамена до часа. Инспекция длилась не менее тридцати минут.
Майор записал это, благоразумно утаив примечания про эпидемию поноса по расписанию.
– А на месте обнаружения трупа вы не наблюдали ничего необычного? Никаких шумов, стуков, криков?
– Полнейшая тишина, – сказала я. И это была чистая правда.
– Странно, – покачал головой майор.
– При любом падении должен получиться шум, – согласилась я, – но он мог наслоиться на момент, когда никого из нас рядом не было. Нас постоянно просят куда-то сбегать. Допустим, одна повела кого-то к медсестре, вторая понесла дополнительный бланк в дальний кабинет. Так можно и не услышать падения.
Я сама даже поверила в это. Вполне правдоподобная версия, возможно, даже правильная. Как полезно бывает излагать мысли вслух, особенно если рядом есть умные люди. Заодно становятся понятно, почему на моих уроках дети умом не блещут. Рядом нет никого умного.
– Ну, хорошо. Подпишите «с моих слов записано верно» и росчерк поставьте. Спасибо.
– Мы свободны?
– Мы объявим, когда все будут свободны. Пока что побудьте здесь, – попросил полицейский. – Чуть позже у вас возьмут отпечатки пальцев.
– Давай думать дальше, – предложила я, как только он скрылся из виду, – больше делать нечего.
