– Много тут не сказать. Я тогда очень удивилась, зачем ему понадобилось заходить. Спрашивал, отдала ли я медкарточку какому-то мальчику, который перевелся в другую школу. Причем он как будто не мог точно сформулировать вопрос, ну, может, он всегда так говорит, правда ведь? Я это…пряталась и лицо закрывала. Даже сделала вид, что уронила ручку, потом долго «искала» ее под столом и чуть ли не отвечала оттуда, – она нервно облизнула губы.
Совсем не умеет прятать растерянность.
– Хорошо, вы ответили, что было дальше? – спросила я. Этим вопросом я вывела ее на следующий этап воспоминаний, не таких болезненных, тем самым закрепив имидж более доброго полицейского. Ленка со своей строгостью играла противоположную роль.
– Дальше он пробормотал, что надо серьезно относиться к ведению медицинской документации и ушел.
– Пробормотал? – меня насторожило это слово. В устной речи его почти не встретить. Для его употребления должны быть причины. Дело в том, что обычные люди, не писатели, ограничиваются малым количеством слов, и слово «бормотать» не относится к частым.
– Как это называется…когда человек тихо бубнит себе под нос?
Видимо, бормотание. И бормочут люди, когда не хотят быть услышанными или хотят просто что-то сказать, не ожидая ответа, или как последнее слово. Значит, директор ляпнул банальность и ушел.
– Вы еще что-то вспомните с того экзамена? – спросила Ленка.
– Не думаю.
– А в конце экзамена, когда уже приехала полиция, почему вы не поменялись ролями обратно?
– Потому что лично я не знала про убийство до момента приезда полиции. А они сразу полезли в мой паспорт и паспорт Марины, сразу поняли, что здесь что-то не то и что мы выдаем себя друг за друга. Если бы мы узнали об убийстве на минуту раньше, то успели бы вернуться к своим обычным, так сказать, образам.
– Спасибо за информацию, – сказала Ленка, поднимаясь, – надеюсь, вся эта история скоро кончится и больше никого не затронет.
Хороший способ ненавязчиво припугнуть в надежде, что допрашиваемый расскажет еще что-нибудь. Но он не сработал.
Уже на улице, под жарким солнцем и небом голубизны необыкновенной, мы решили обсудить полученную информацию. Ноги сами понесли нас к людному месту – к площади с фонтаном. На парк невдалеке в случае нападения надежды не было. Парк кишел молодыми родителями с колясками, поэтому в случае покушения они будут первым делом спасать детей и разбегаться. Мало того, что нападавшего не запомнят и не опишут, так и жертву бросить могут в беспомощном состоянии.
– Кажется, я поняла кое-что о роли директора, – начала Ленка, оглядываясь по сторонам с видом истинного параноика. – Ведь он не зря заходил в медпункт. На экзамене есть вопросы поважнее переведенных детей и их справок. Он и был тем, кто прятал орудие убийства.
Я уже упоминала, что преклоняюсь перед логикой. Если бы сейчас место позволило, я бы начала молиться этой самой логике. Ведь если теория верна, это значит, что директор занес склянку в кабинет и поставил ее на шкаф, пользуясь замешательством фальшивой медсестры. По информации Ирины Владимировны, он не знал об афере с переодеваниями. Значит, он рассчитывал найти там настоящую медсестру и положить банку на хранение под благовидным предлогом, но в действительности обнаружил в кабинете какую-то незнакомую тетку, выдающую себя за медсестру, о которой его попросту забыли предупредить. Еще один стресс. План действий поменялся моментально. Пришлось обратиться к истории с переведенным мальчиком. Пока лжемедсестра пряталась и копалась под столом в поисках ручки, директор успел поставить банку на шкаф. Для маскировки пробормотал банальность и ушел. Наверняка даже с чувством выполненного долга.
Но и это не приближало нас к вопросу о личности убийцы. Подумаешь, еще один заговор на экзамене раскрыли, так мы привыкли уже, ничего нового.
Путь до площади мы преодолели на автобусе, предусмотрительно сев в самой задней его части спиной к стене. Рядом с нами, на боковом сиденье пристроилась молодая женщина с сыном примерно четырех лет. Казалось бы, ничего особенного, но она, едва усадив отпрыска, связала шнурками его ботинки между собой. Мы с Ленкой переглянулись. Лично я в жизни такого не наблюдала, и она, видимо, тоже.
– Извините, это, конечно, не наше дело, но зачем вы ему связали ботинки? – спросила Ленка, которой отказало терпение.
– Он вечно куда-то убегает, а так не сможет, – усталым голосом ответила женщина. Похоже, этот вопрос ей задавали не однажды. Мы устыдились своей нескромности и углубились в свои разговоры.
– До экзамена остаются сутки, – напомнила Ленка, – и мне это не нравится.
– Выпускникам, наверно, тоже не нравится. А что, если попробовать прижать директора? – предложила я.
– Без четких доказательств он выкрутится. Более того, будет знать, что мы у него на хвосте, и мы станем подушечками для иголок.
В пиджаке было ужасно жарко, и я закатала рукава. Просто удивительно, как одно- единственное кровавое пятно может шокировать людей, вот и приходится изжариваться, чтобы не пугать случайных прохожих. Кровавое пятно, вот и все неудобства, причиненные мне убийцей. Просто нелепость по сравнению с повреждениями других жертв. И если на игле был токсин, то его большая часть должна была все же попасть в организм. Но что, если на игле не было яда? Если убийца хотел просто припугнуть меня? Каждая следующая жертва – это растущий риск быть пойманным. Поэтому убийца ограничился причинением незначительного вреда здоровью. Что, если убивают двое: тот директор и кто-то еще, кто совершил убийство министра? Допустим, один использует яд, а второй – нет. Это объясняет, почему я все еще жива и даже не нуждаюсь во врачебной помощи. Ленка поправила мои рассуждения:
– Если их двое, то Ядовитый убийца подстрелил Ирину, а тебя, выходит, уже другой, без яда? Думаешь, они вместе ходили по району и выискивали, в кого пострелять отравленными иголками?
– Сторгуемся на одном убийце. Ни тебе, ни мне, – ухмыльнулась я. Факт нахождения в живых действовал на меня чрезвычайно ободряюще и кривоватая улыбка с лица не сходила.
Мы вышли на площади и заняли единственную свободную лавочку. Вокруг ходили люди, и среди них можно было ощущать себя в безопасности. Черный двудверный автомобиль стоял на прежнем месте, но в нем определенно что-то изменилось. Я почти не слушала Ленку, поглощенная изучением внешнего вида машины.
– Что с тобой такое? – забеспокоилась она.
– С ее машиной что-то не то, но не понимаю, что именно.
– Царапины?
– Нет.
– Стекла целые, зеркала на месте. Стеклоочистителей не видно, но так и должно быть при таком солнце, – продолжила Ленка, – бампер тоже на месте. Да не ерзай ты, пошли поближе!
Впечатление неправильности терялось при взгляде сбоку, но нарастало при взгляде в «фас». Что-то не то было в районе лобового стекла. Я прикрыла рукой глаза от солнца, попутно пожалев, что от природной жадности не обзавелась солнечными очками, как до меня дошло: козырек от солнца был опущен! Ирина Владимировна приехала так, что мне было прекрасно видно ее через стекло, и никакого козырька там не было. Когда мы с ней разговаривали, ей было уже не до козырьков, врачам впоследствии тоже. Значит, кто-то уже после ее отбытия в больницу копался в машине и опустил козырек попутно.
