– На каком основании полиция заставит ее участвовать в опознании? Даже не думай, официально они мер не примут.
– А неофициально?
– Можно попытаться им сообщить про наши опыты, тогда они будут знать, кого подозревать, если с нами что произойдет. Но я ума не приложу, как объяснить наш метод выяснения личности хозяина машины, – задумалась Ленка.
– Звони и излагай, что есть, пока нас не убили, – посоветовала я. Ленка послушно взялась за телефон, но дозвониться не получилось.
Мы загрузились в автобус и встали под открытым люком. Радио крутило какие-то пыточные песни, от которых хотелось выйти в тот самый люк. К тому моменту, когда мы добрались до сорок четвертой школы, голова трещала от немузыкальных воплей, тряски на ухабах и общей усталости. Тряска совершенно доконала меня: будь я весом больше пятидесяти килограммов, не обратила бы на нее внимания, но в условиях наших дорог люди весом до пятидесяти кило летают по всему салону автобуса.
Возле школы традиционно не было парковки – оно и понятно, у учителей обычно не бывает автомобилей. Мы осмотрели окрестности – никаких подходящих машин не было. Одна синяя, правда, стояла недалеко от школы, но у нее не было двух колес и одного окна.
– Я смотрю, райончик здесь похуже нашего, – заметила Ленка.
– Бывает же такое…
– Откуда здесь вообще берутся дети? Сплошные сараи, народу не видно.
Прилегающая к школе территория и вправду была пустынной и даже заброшенной. Сараи, заброшенная стройка, сгоревший киоск – все это нужно снимать в кино о неблагополучных районах или конце света.
– Уже три часа дня. Может, Дарья Романовна уехала? – спросила Ленка.
– Давай-ка спросим у сторожа.
Но того на месте не оказалось. Мы безнаказанно побродили по зданию школы, не нашли ни единого живого существа (тараканы не в счет), поняли, что делать здесь нечего, и вышли на улицу.
– Как говорили древние римляне, «diem perdidi», – сказала я.
– Мой латинский далек от разговорного, поэтому переведи то, что сейчас сказала, – попросила Ленка.
– День потерян.
– А-а…
Несколько минут мы шли в гробовом молчании, опустив свои бестолковые головы. Затем Ленка вскинула голову:
– Ты помнишь, как в школе теоремы доказывали?
– Помню. С ужасом. Тебе какую именно доказать? – ехидно спросила я. – Зачем тебе это?
– Не паясничай. Помнишь, как там начиналось: «предположим, что…» и так далее. Помнишь? Надо и нам сделать что-то подобное. Предположим, что убийца Цокотуха.
– Конечно, больше почти что некому, – вставила я.
– Не перебивай. Допустим, она убийца. Нужно проверить прежде всего не то, может ли она не быть нашим преступником, а то, почему она не может им быть. На сей момент она наиболее подозрительная. Она могла ходить с министром в одиночку, могла перемещаться по пункту проведения экзамена в одиночку, как и заходить в медкабинет; нам осталось доказать ее возможность участия в покушениях последних двух дней.
– Иными словами, узнать ее алиби? – уточнила я.
– Именно. Едем обратно в Управление!
Из-за этого расследования приходится тратиться на транспорт, так никаких денег не напасешься.
– Как ты будешь узнавать алиби? – шепотом спросила я, когда мы пристроились на сиденьях. – Только не говори, что с помощью экспериментов и каши.
– Можно пользоваться словами, – серьезно ответила Ленка, – и у меня есть план. Мы же в школе записываемся в журнал, когда приходим и уходим?
– Мы врем в этом листе напропалую. А какой-то благодетель из началки записывает всех, кого помнит, вне зависимости от их наличия в школе.
– В любом случае, стоит проверить, как обстоит дело в Управлении.
Я предоставила подруге вести переговоры с уборщицей, в ведении которой находился журнал учета входа и выхода сотрудников. Не знаю, что она ей наплела, но кое-что интересное появилось: сегодня утром Цокотуха отпрашивалась и приехала на работу ближе к часу дня.
– А вчера она никуда не уходила, – заметила я, – как это вяжется с доказательством?
– Если предположить, что именно Цокотуха подстрелила Ирину Владимировну, она могла выйти вместе с ней, либо сразу следом. Ей бы хватило минуты. Тем более, территорию Управления она не покидала, раз ее ранила, когда она только стартовала. Ведь не на ходу же она стреляла по движущейся мишени. А то, что она покушалась на тебя, так это произошло через несколько минут после ранения Ирины. У нее было достаточно времени добраться до центральной площади.
– Выходит, тогда Цокотуха покидала территорию и должна была записаться. Или вышла неизвестным нам путем.
Мы призадумались. Теория, конечно, хороша, но любое знание должно подлежать доказательству. На этот раз идея осенила меня. Когда мы кидались свертками с кашей, Цокотуха к своей машине выходила с черного хода.
– Что из этого? – непонимающе спросила Ленка.
– Она могла уйти через черный ход и пробраться через забор.
– Мы же лазили вокруг всего Управления и не заметили никакой дыры, – усомнилась Ленка.
– Потому что не за этим лазили! В любом заборе есть дырки. Это говорит мой детский опыт.
– Какой опыт? – нахмурилась Ленка.
– В детстве мы с друзьями бегали на территорию огороженного детского сада. Яблоки воровали. И еще много куда ходили таким же путем.
– Идем искать дыру?
Конечно, это было сложно назвать дырой в традиционном понимании. В одном месте из металлического забора был вырезан один прут. Вероятнее всего, уже давно, потому что забор местами проржавел и на местах спилов тоже. Потеря одного прута не была критичной для внешнего вида ограды, но создавала щель, достаточную для человека средней комплекции. Даже без понуканий Ленки я добровольно пролезла на территорию Управления и обратно без затруднений.
– У Цокотухи комплекция похожа на твою. Дело можно считать доказанным, – заключила Ленка.
– А директор пункта проведения экзамена мог выбраться тут?
– Он толстый и не пролезет.
– А как, по-твоему, Цокотуха выследила меня? Она же пешком добиралась до площади.
– Ты же там ошивалась минут пятнадцать. Ей хватило времени не торопясь добраться. Может, она даже посмотрела, как Ирину забирают врачи.
– Логично. Звоним майору?
– Да, давненько мы с ним не говорили, – ухмыльнулась Ленка. Однако абонент вновь был занят.
– Похоже, считает нас параноиками и не хочет брать трубку, – сделала я вывод, – или брезгует.
– Может, это знак свыше, что не надо позориться со своими выкладками о синих машинах и каше, – предположила Ленка.
