Тот факт, что мы не дозвонились до майора, оказался почти что роковым. Но это мы поняли позже, когда шли мимо своей школы. Сначала мы вновь зашли в то самое пластиковое кафе и выпили еще по паре стаканов кофе, после чего предполагалось разойтись по домам, но в этот план внесла коррективы историчка. Та самая, которая боится крови и поменялась со мной местами на экзамене, когда убили министра.
Мы проходили мимо входа в школу, когда она вышла. Разумеется, мы с ней поздоровались. Дарья Геннадьевна выглядела немного нервной и всклокоченной. Красная шаль топорщилась на сутулых плечах.
– Девочки, вы мне не поможете?
– Конечно, – отказываться было неудобно.
– Буквально на пять минут я вас задержу, не больше, – скомкано пробормотала она, – мне надо снять коробки с полки, а вдвоем сподручнее будет.
– Не волнуйтесь, сейчас все сделаем.
Мы вошли в пустое здание школы и пошли вслед за Дарьей Геннадьевной. У входа в свой кабинет она посторонилась и пропустила нас. Последнее, что я помню, это то, что Ленка, шедшая впереди, рухнула на пол. А следом за ней я тоже больше не могла похвастаться, что ни разу в жизни не падала в обморок.
* * *
Я очнулась с ощущением невыразимой усталости, хуже, чем после девяти уроков в один день. Вокруг было темно, хотелось пить, во рту стоял кислый вкус, голова кружилась, шевелиться я попробовала и тут же пожалела – конечности почти не ощущались. В общем, это была картина полнейшего нездоровья. Я опять провалилась в беспамятство, успев подумать, что, должно быть, у меня сильно поднялась температура.
Подобные краткие периоды пробуждения учащались, посчитать их я затруднялась, сознание выделывало кульбиты, пропадая и возникая вновь, и я окончательно перестала понимать, что происходит. Головокружение понемногу проходило, но до нормального самочувствия было еще далеко.
В один из моментов возвращения в сознание, мне вспомнилось, что именно предшествовало обмороку. Мы вошли в кабинет исторички, и только потом наступил провал в памяти. Я попыталась сесть, но получилось только наполовину. Конечности плохо ощущались, а в глазах помутилось. Немного передохнув, я смогла опереться спиной на стену. На очень холодную влажноватую стену.
Подвал?! Где я нахожусь?! А где Ленка? Тоже в этой тьме? А если преступник здесь же и ожидает нашего пробуждения? Но если я уже смогла сесть и меня не прикончили, значит, он околачивается где-то в других местах.
– Лен… Лена-а-а…Ты где?
Если бы я не знала, что это мой голос, решила бы, что это голос умирающего. Хриплый, тихий и бессильный. Я поползла вдоль стены на четвереньках, врубилась головой в угол, заново сориентировалась в непроглядном пространстве, и в скором времени наткнулась на Ленку.
Странности с конечностями заключались в том, что шевелить ими легче не становилось. Как были наполовину парализованы, так и остались. Поэтому растормошить Ленку физически я не могла. Пришлось делать это устно.
– Ты где? – пробубнила я, слыша сопение где-то рядом.
– Ммм?… Тут я.
– А я тогда где?
– Рядом, наверное.
– Проснись, – наконец-то я вспомнила, зачем вообще приползла. На этом я выдохлась.
– Где мы? – вяло спросила Ленка.
– Бетонные стены, темно, холодно, пол тоже бетонный.
Оказывается, челюсти тоже плохо работают. Речь получилась невнятной, как после заморозки у стоматолога.
– Подвал? – заплетающимся языком спросила Ленка.
– Похоже, да, – буркнула я все еще невнятно.
– Не дразнись, – прошепелявила подруга, – не время для шуток.
– Сама не шамкай.
– Лучше помоги сесть.
Некоторое время мы сидели в темноте. Помещение казалось герметично закрытым, и ни один лучик света сюда не проникал. Пахло сыростью и плесенью. Определенно, это какой-то подвал. Наверняка еще и запертый. Я поискала телефон (дошло наконец-то!). Лежал он в кармане джинсов, где и обычно. Индикатор сети показывал, что связь отсутствует. Пробный звонок спасателям также не удался. Значит, точно подвал.
– Давай встанем, – предложила Ленка. Она сбрасывала с себя паралитичное наваждение быстрее, чем я. Мы поднимались на ноги долго и мучительно, хватаясь друг за друга и за стены. Стоять на собственных ногах казалось непривычным.
– А вдруг посередине яма? – спросила я, припомнив какую-то страшилку, въевшуюся в подсознание.
– И правда… Давай тогда ползти на четвереньках.
Вполне логично. В конце концов, рухнуть на пол было легче всего. Тем более, что на ногах мы бы не ушли далеко, а ползти было легче – так меньше кружилась голова. Поэтому мы дружно бухнулись на четвереньки. Раздался стук коленей об пол. В скором времени, примерно через пару минут ползания, я наткнулась на нечто пластиковое, имеющее округлую форму. На ощупь это показалось магнитофоном. Вот он где валялся, оказывается!
Никакой ямы не оказалось, зато Ленка наползла на лопату и уронила на себя кучу садового инвентаря. Если это тот подвал, о котором я подумала, то дела плохи. В нашей школе, построенной во времена холодной войны, было бомбоубежище. По прямому назначению его никогда не использовали, предпочитая складывать там инструменты для работы с землей. Вход в бомбоубежище был настолько малозаметным и его настолько редко открывали, что план убийцы стал понятен моментально. Летняя практика закончилась, подвал не откроют до конца августа. Дверь здесь тяжеленная, металлическая, практически сейфовая, значит, сами не откроем. Есть призрачная надежда докричаться до кого-нибудь, но все упирается в вопрос звукопроницаемости все той же двери. Мы на ощупь добрались до крутой бетонной лестницы и полезли наверх. Никогда не чувствовала себя такой ничтожной букашкой, как во время этого подъема! Упершись лбами в холодную металлическую дверь, мы попробовали покричать в замочную скважину, но голоса оставляли желать лучшего.
– Сколько времени? – спросила Ленка.
– Шесть часов пятьдесят две минуты. Уже утро. Мы тут провели четырнадцать часов! – воскликнула я в меру сил.
– Меня же дома ждут… – простонала Ленка. – Надо позвонить.
– Связь не ловит.
Вход в подвал был ниже уровня первого этажа, поэтому даже возле самой двери мы были изолированы от мира. Наш убийца – абсолютный изувер, раз устроил нам такое испытание.
– Ты понимаешь, зачем нас сюда запихнули? – спросила Ленка.
– Прекрасно понимаю. Нас хотят убить, что неясного? Сначала закололи очередными иглами с нейротоксином – от чего еще такие симптомы? – а потом сбросили в холодный подвал и заперли, зная, что откроют его не раньше августа, когда придут дети на практику.
– Почему нас не могли убить сразу, когда мы лежали без сознания?
Я честно задумалась. Будь я убийцей, обязательно постаралась бы выдать дело за несчастный случай. Например, забрели две девицы в подвал, их там заперли, они ломились, ломились, да и умерли от истощения. Но эта версия Ленке не понравилась: нас можно было вывезти за город и утопить, да мало ли что можно предпринять!
