На глазах публики, которая знала Ермолинского и была по-настоящему изумлена, складывался воистину фантастический булгаковский сюжет, где всё переворачивалось с ног на голову. Удар наносился именно по репутации. И, как ни печально признавать, он достиг своей цели; с того времени многие читающие люди откликались на фамилию Сергея Александровича, презрительно морщась, памятуя, что она связана с каким-то скандалом.
В 2006 году я написала статью в журнале “Вопросы литературы” “Клевета как улика”, где разбирала и опровергала все эти наветы, но, как оказалось, это была слабая защита. Клевета удивительно стойко держится. Шли годы, но я и представить не могла, что всплывут новые, необычные факты из жизни булгаковского окружения. Оскорбления и наветы на Ермолинского в свете открывшихся обстоятельств приобретали совершенно другой смысл.
С недавних пор я стала понимать, что страшная чекистская система, созданная Сталиным, постоянно требовала новых жертв. Люди слабые и нечестные, которых утягивало в водоворот негласных допросов и тайных встреч с Лубянкой, чудом выжившие, то ли для того, чтобы отвести от себя подозрения, то ли еще по каким-то мотивам, пытались перенести внимание с себя на кого-нибудь другого. Система или же сам загнанный в тупик человек выбирал некую жертву, и это часто принималось обществом на веру. Уводило от подозрений. Здесь работал некий отлаженный механизм, и его следы я находила в, казалось бы, несхожих сюжетах.
Арест
Ермолинского арестовали 24 ноября 1940 года. В своих воспоминаниях он писал: “В начале октября 1940 года я стал замечать, что возле моего дома в Мансуровском переулке прохаживается парочка – чаще всего он и она. Иногда они заходили, словно прячась, и в наш дворик. Я решил, что идет слежка за каким-то домом по соседству”. Но следили почти открыто за ним.
Все произошло, как всегда, ночью. Ворвались, объявили, что арестован, перевернули библиотеку, бумаги. Увезли. На Лубянке после всех процедур его привели в кабинет. “В его режуще солнечном свете (я стоял против окон) передо мной возникли силуэты военных в энкаведистской форме, мне показалось, что их очень много, и все они почему-то, едва я вошел, стали громко кричать на меня. Они кричали негодующе, перебивая друг друга, словно нарочно создавая сутолоку из голосов, но из их крика я все же понял, что меня обвиняют в наглой пропаганде антисоветского, контрреволюционного, подосланного бело-эмигрантской сволочью так называемого писателя Михаила Булгакова, которого вовремя прибрала смерть. Как я ни был сбит с толку, но все же пытался объяснить, что ни я, ни Союз писателей не считаем Булгакова контрреволюционером и что, напротив, мне поручили привести в порядок его сочинения, имеется специальное постановление, и что я… Несвязные обрывки моих объяснений вызывали всеобщий хохот, меня тотчас прерывали и опять, словно состязаясь друг с другом, кричали, пока кто-то коротко не приказал: «Уведите его. Пусть подумает»”
[77].
Итак, прозвучало имя Булгакова. Допросы, как было принято, начались спустя две недели. Там были вопросы и о подозрительном обучении Ермолинского на факультете восточных языков японскому языку, и о встречах с итальянцами. Складывалась убедительная картина того, что он мог быть шпионом и японской, и итальянской разведок. Но что-то не склеивалось. И тогда снова вернулись к Булгакову.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
[78]
обв. Ермолинского Сергея Александровича
от 3–14 декабря 1940 г
ВОПРОС: С писателем БУЛГАКОВЫМ вы знакомы?
ОТВЕТ: С писателем БУЛГАКОВЫМ до его смерти был хорошо знаком.
ВОПРОС: Произведение БУЛГАКОВА “Роковые яйца” вы читали?
ОТВЕТ: Произведение “Роковые яйца” БУЛГАКОВА я читал, когда оно было помещено в альманахе “Недра”.
ВОПРОС: Каково ваше мнение об этом произведении?
ОТВЕТ: Я считаю “Роковые яйца” наиболее реакционным произведением БУЛГАКОВА из всех, которые я читал.
ВОПРОС: В чем заключается реакционность произведения “Роковые яйца”?
ОТВЕТ: Основной идеей этого произведения является неверие в созидательные силы революции.
ВОПРОС: О своем мнении вы как писатель сообщали в соответствующие органы?
ОТВЕТ: О реакционном содержании произведения “Роковые яйца” никуда не сообщал потому, что произведение было опубликовано в печати.
ВОПРОС: С БУЛГАКОВЫМ вы говорили о контрреволюционном содержании этого произведения?
ОТВЕТ: “Роковые яйца” были опубликованы задолго до моего знакомства с БУЛГАКОВЫМ, поэтому разговоров по существу произведения не было, но я помню, что БУЛГАКОВ говорил мне о том, что “Роковые яйца” сыграли резко отрицательную роль в его литературной судьбе, он стал рассматриваться как реакционный писатель.
ВОПРОС: Ваша дружба с контрреволюционным писателем БУЛГАКОВЫМ явление не случайное, а есть результат ваших антисоветских взглядов?
ОТВЕТ: Антисоветских взглядов у меня не было, а о своей дружбе с БУЛГАКОВЫМ, если нужно, могу рассказать. Причем ничего антисоветского в этой дружбе не было.
Протокол записан с моих слов верно и мною прочитан: С. Ермолинский.
Допросил: Оперуполн. 5 отд. 2 отдела ГУГБ НКВД мл. лейтенант госбезопасности (подпись).
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Ермолинского Сергея Александровича
от 27 декабря 1940 г
Допрос начался в 11 часов.
Окончился в 0 час. 30 мин
ВОПРОС: 14 декабря 1940. Вы показали, что произведение БУЛГАКОВА “Роковые яйца” является контрреволюционным. Зачем же вы его у себя хранили?
ОТВЕТ: Альманах, в котором было напечатано реакционное произведение “Роковые яйца”, был подарен мне автором в числе других своих произведений. Ничего преступного в этом хранении я не видел.
ВОПРОС: Вы не только хранили его контрреволюционные произведения, но и разделяли его антисоветские взгляды. Следствие требует рассказать о вашей совместной антисоветской работе.
ОТВЕТ: Никакой антисоветской работы я не вел ни с кем, в том числе и с БУЛГАКОВЫМ. Реакционное произведение “Роковые яйца” хранил потому, что оно было подарено мне автором.
ВОПРОС: БУЛГАКОВ в своем автографе на контрреволюционном произведении “Роковые яйца” посвящал вас в свою “литературную неудачу”. Что это за неудача?
ОТВЕТ: БУЛГАКОВ в беседе со мной говорил, что произведение “Роковые яйца” сыграло отрицательную роль в его литературной судьбе потому, что критика квалифицировала его как реакционного писателя.
