– Спасибо вам, El Patrón, – снова проговорил Агилар.
– Тогда до следующего раза, – бросил Эскобар и, не дожидаясь ответа, зашагал вверх по ступеням.
Агилара совершенно недвусмысленно отослали прочь. Но он все-таки беседовал с Пабло Эскобаром и не только остался жив, но и получил плату за свои старания.
Снова усевшись за руль, Агилар включил зажигание. И едва положил ладони на баранку, как чудовищность случившегося обрушилась на него, вызвав безудержную дрожь.
Он подвез человека, только что убившего жену и ее любовника, а потом доставил его к криминальному царьку всего Медельина, чтобы он испарился из страны, опередив закон. И все это в мундире колумбийской государственной полиции. Эскобар поблагодарил его и сунул ему в руку деньги.
Во что он превратился? В кого он превратился? Он больше себя не узнавал.
Всего пару недель назад он окончил академию и был готов сражаться с преступностью, чтобы поддерживать закон и порядок. И настолько быстро, что едва и сам заметил, сам стал соучастником убийцы – человека, которого обязан арестовать, будь это кто-то другой. Неужто и он склонился перед коррупцией, будто укоренившейся в самое почву Колумбии? Или это его личный нравственный изъян? Он понимал, что ни за что не сможет признаться в этом ни родителям, ни священнику. Он должен исповедоваться Богу, но сам по себе, без посредничества духовенства.
Пожалуй, более насущный вопрос в том, что, если он так легко переступил эту черту, где же пролегла его настоящая нравственная черта? Есть ли что-нибудь такое, на что он не пойдет ни за что?
И если да, когда он узнает, что это такое?
* * *
Долго ждать ему не пришлось.
В тот вечер Луиза работала в кафе. Агилар угостился ужином в самом дорогом ресторане коммуны. Эскобар отвалил ему тридцать тысяч песо, так что он мог себе позволить это без малейших опасений. Блюда пахли очень аппетитно, но он почти не чувствовал вкуса. Он только и мог думать о крови на одежде и обуви Эрнана Гарсии, звуках выстрелов и о том, как разочаруется Луиза, если узнает подлинную правду.
Надо будет привести ее сюда как-нибудь на днях. Может, в ее компании он сможет насладиться трапезой. А так он оплатил свой счет, оставив половину недоеденного ужина на тарелке, а потом вышагивал по темным улицам, пока не настало время Луизе прийти домой. Агилар встретил ее на автобусной остановке, и домой они направились вместе.
И лишь в стенах квартиры, сидя вместе с ним на диване, Луиза устремила на него взгляд своих темно-карих глаз.
– Что стряслось, Хосе? Только не говори «ничего», уж я-то тебя знаю как облупленного.
– Это не ничего, – отозвался он. – Но ничего, что я могу тебе открыть. Так что по сути то же самое.
– Ты уверен? Ты же знаешь, что можешь сказать мне обо всем.
– Уверен.
– Это по работе?
– Ага, – буркнул он. – По работе. – Сунул руку в карман и выудил остаток денег Эскобара – больше двадцати пяти тысяч песо. – Зато заработал это.
Взяв стопку, Луиза перелистала купюры и вытаращила глаза.
– За что?
– За работу.
– Твоя зарплата? Это слишком много.
– Нет, приплата.
– За что? Ничего, если не хочешь говорить, то не должен.
– Это не то, чего я не хочу, детка. Хочу. Очень-очень. Но не могу. Я… просто не могу, вот и все. Никогда.
Луиза подвинулась ближе, прижавшись к нему. От нее пахло жареным мясом и крепким кофе. Внезапно Агилар ощутил настоящий голод и пожалел о недоеденном ужине.
– Ты можешь верить мне, дорогой, – проговорила она. – Всегда. И если для доверия требуется, чтобы ты что-то от меня замалчивал, что ж, так тому и быть. Это ни капельки не изменит моих чувств к тебе.
– Хорошо, – отозвался Агилар. – Потому что это меняет мои чувства к себе, и мне приятно, что мне хоть кто-то будет рад, когда я возвращаюсь домой.
– Не просто рад. Любит. – Прижавшись лицом к его шее, она начала осыпать ее легкими поцелуями. – Всегда, всегда, всегда. Несмотря ни на что.
* * *
Через какое-то время они перебрались в спальню. А еще через какое-то время уснули, запутавшись в простынях и сплетя конечности.
И еще были там, когда грохот в дверь разбудил Агилара. Откатившись от Луизы, он кое-как натянул штаны и пошел открывать. Дверь буквально содрогалась от ударов, и Агилар заколебался, гадая, не взять ли пистолет.
А потом услышал голос Монтойи:
– Ну же, Хосе! Ночь не резиновая!
Отперев, Агилар открыл дверь и увидел Монтойю в штатском, с всклокоченными волосами и небритого.
– Что стряслось? – опешил Агилар.
– Ты не одет, – отрезал Монтойя.
– Так два же часа ночи!
Монтойя бросил взгляд на свои золотые наручные часы. Он был взвинчен чуть ли не до истерики, совсем не походя на обычно невозмутимого Монтойю, каким его знал Агилар.
– Час сорок. Давай, одевайся.
– Наша смена начинается только в восемь.
– Тут другое, – бросил Монтойя. – Не полицейская работа. Работа Пабло.
– Сейчас? Среди ночи?
– Сейчас же. У тебя три минуты на одевание. В цивильное, не в форму.
– Ладно, сейчас вернусь. Надо сказать Луизе, что я ухожу.
– Тогда говори побыстрее, – велел Монтойя. – И возьми ствол.
6
На улице ждал «Рено 12» с работающим двигателем. Когда-то автомобиль был темно-синим, но с той поры пролетело не меньше дюжины лет. Краска окислилась, местами проступила ржавчина, и теперь он был почти таким же пятнистым, как кожа Агилара. На нем больше вмятин, чем на мяче для гольфа, подумал Агилар.
Монтойя забрался внутрь, и Агилар двинулся вокруг, к пассажирскому месту. Продранное сиденье было заклеено липкой лентой, местами закручивающейся в трубочку.
– Ты столько зарабатываешь и не мог купить новую машину? – спросил Агилар.
– А с чего ты взял, что она у меня одна? Мне нужна была такая, чтобы не привлекать внимания.
Отъехав от бордюра, он рванул по тихой улице.
– Зачем? Чем ты занимался весь день?
– Вел наблюдение.
– За кем? Постой… для кого? Для Эскобара?
– А ты как думаешь?
– Скажи мне, в чем дело, Альберто.
Под визг шин резко свернув направо, Монтойя погнал машину под гору. Вечером прошел дождь, и улицы скользко блестели.
– Надо прихватить кое-кого. Я знаю, где он сейчас, но не хотел идти в одиночку.
– Кто? Куда идти?
