– Девочки, ну что это, в самом деле, такое? Идите знакомьтесь с братом!
С мест поднялись три девчонки – всего три, слава богу! – но самая старшая – вот ужас-то! – была выше Ярослава чуть не на полголовы. А ведь она была младше на целый год с хвостиком, Ярославу мама говорила… Несправедливо!
Девчонки подошли, встали перед Ярославом в шеренгу и опять давай глазеть – да что они, нормального человека не видели?! Платья, выцветшие, великоватые, из тонкой пёстрой материи, у всех одинаковой, делали их похожими на юных цыганок, которые часто топтались у метро. Мама строго-настрого запрещала Ярославу к ним даже приближаться, не то что разговаривать.
– Я Олька… – наконец выдала самая мелкая. – У меня есть заяц!
Зайца она, впрочем, не предъявила.
– Тётя Марина, а можно я тоже познакомлюсь?
Из-за общего стола поднялась и подошла ещё девчонка – и Ярослав застыл, как полный идиот.
Он не обратил на неё внимания, когда вошёл, она сидела спиной к дверям. Но сейчас, когда приблизилась, он уставился на неё, точно загипнотизированный, – ничего не мог с собой поделать. Девчонка улыбалась. Она была красивая, как в рекламе: глаза огромные, ясные, тёмные; кудри по плечам и всё такое, чему положено быть у идеальной рекламной девочки. И голос красивый тоже, не писклявый и не резкий. Ярослав с облегчением отметил, что они примерно одного роста.
– Яна, – представилась девчонка. – А ты что же, натурально с Москвы?
– Яночка, не «с Москвы», а «из Москвы», я тебе уже говорила, – мягко поправила тётя Марина.
– А, какая разница! – беспечно отмахнулась та. – Так чего, правда?
Она подошла почти вплотную, так что Ярославу пришлось сделать шаг назад.
– Так, дети! Урок окончен, по домам! – громко сказал дядя Миша, который до этого потрошил свой рюкзак, поместив его на диван. – Надо же отдохнуть человеку с дороги, как считаете?.. И да, Яна, правда. Но это мы обсудим завтра. А с дороги человека нужно что?..
– Напоить, накормить и спать уложить! – сказали дети за столом недружным хором и засобирались.
Ярослав, опять к своему облегчению, разглядел, что это не одни девчонки. Тут есть и мальчики, пусть и совсем малышня.
Все убежали в коридор, лишь Яна не уходила, а топталась около Ярослава. Ему было ужасно приятно, хоть он бы фиг кому в этом признался.
– Яночка, – опять мягко обратилась к ней тётя Марина, – приходи завтра, хорошо? Ярослав всю ночь летел, ему отдохнуть надо, акклиматизироваться. Это у нас тут белый день, а у него дома сейчас ещё утро.
И волшебная девочка нехотя вышла. На ней тоже было платье в цветочек, примерно как у двоюродных сестёр, но выглядела она почему-то не как цыганка у метро, а как дорогая старинная кукла – и Ярослав едва не свернул шею, провожая её взглядом.
В комнате что-то загремело, и ещё, и ещё. Он обернулся. Крошечный ребёнок в съехавших колготках стоял у стола, который доходил ему аж до самого носа, и сбрасывал оттуда всё, до чего удавалось дотянуться. Определённо, этот человек был счастлив.
– Олежка, нельзя! – Тётя Марина в один шаг подскочила к пацану и подхватила его под пузико, как котёнка.
Глава 4
К ночи Ярослав знал о своих родственниках буквально всё: девчонки оказались болтливые, особенно старшая, Оксанка.
Тётя Марина, к примеру, водила по территории музея разные экскурсии и вела мастер-класс: как всамделишный гончар, на всамделишном гончарном круге делала посуду из глины, а ещё учила детей и взрослых лепить свистульки. И правда, все полочки в огромной комнате, куда попал Ярослав, были заставлены всякой глиняной ерундой. Были тут и кувшинчики, и какие-то миски, и свистульки в виде птичек и коней, и подковки, и колокольчики, и бог знает что ещё. Всё это лежало и стояло в каждом уголке, готовое и не очень, расписанное и нет, стопками и поврозь. И за рабочим столом, где застал всю честную́ компанию Ярослав, дети сидели не просто так, а расписывали смешные глиняные фигурки, которые сначала сами и слепили, поэтому было не очень понятно, у кого кто.
В этой недораскрашенной глиняной толпе отыскался и Олькин заяц. Если бы Ярослава не предупредили, что это именно заяц, то он бы, наверное, подумал, что это крыса или просто белый огурец с глазами. Но его предупредили, и при некотором усилии он определил два длинных уха и хвостик. Олька была счастлива.
– Мне уже вот сколько лет!
Она гордо выставила перед носом Ярослава растопыренные пять пальцев, а потом, под строгим взглядом старшей Оксанки, спрятала большой внутрь ладошки. Смешная!
Услышав похвалу своему зайцу, Олька тут же прониклась к Ярославу самыми нежными сестринскими чувствами: повисла у него на руке, преданно заглядывала в глаза, как маленькие девчонки умеют. Ярослав краснел и потел. Он совсем не привык общаться с такими малявками и боялся шевельнуться: Олька была худенькая и хрупкая, точно эльф.
Зато Оксанка, которой ещё и одиннадцати не исполнилось, смотрела на Ярослава буквально сверху вниз и тараторила, как диджей на радио: про то, что папа, когда забирал Ярослава, его не просто забирал, а летал на птичью конференцию в Казахстан и возвращался через Москву, потому что напрямую самолёты отсюда на конференцию не летают; что завтра рано-рано утром ему ехать по работе на биостанцию, и поэтому все должны сегодня лечь пораньше и не шуметь; что маленький Олежек утром съел козявку из носа – мерзость гадостная; что Олька жуткая надоеда и теперь не отлипнет; что их всей семьёй на прошлые выходные нарядили в народную одежду и фотографировали для настоящего журнала; что папа из Москвы привёз много шоколада, но теперь всё равно будут выдавать по одной дольке, потому что Олеська от сладкого чешется…
Средняя, Олеся, всё это время тихо сидела на нижнем ярусе одной из кроватей и насупленно косилась на Ярослава, Оксанку и Олю.
– Олесенька, ну что ты опять дуешься? – спросила тётя Марина с досадой. – Подойди, поиграй со всеми…
– Не хочу! – буркнула Олеся. – А они и не играют! – И сердито скрестила руки на груди, обиженно выпятив губу.
– Не обращай внимания, – сказала Оксанка. – Она всегда такая. У неё переходный возраст.
Дядя Миша хохотнул.
– Переходный возраст – это сколько? – уточнил Ярослав растерянно.
Ему мама с папой говорили, что когда он будет в переходном возрасте, то все наверняка от него наплачутся. То есть даже у него переходный возраст ещё не начался, а эта Олеся – она же мелкая совсем! Не такая, как Оля, но всё равно…
– Переходный – это шесть, конечно! – авторитетно сказала Оксана. – Мне когда шесть лет было, я знаешь какая вредина была! А как пошла в школу, сразу вся вредность у меня и кончилась.
