Гены в качестве конечной причины расовых различий
Первая история создает впечатление, что разные гены по всему миру создали обособленные расы, которые всегда будут находиться в оппозиции друг к другу, потому что в конечном счете мы все слеплены из разного теста. Но первая история имеет еще более губительные для морали последствия. Тенденция видеть генетические группы однородными и обособленными связана с нашим обыкновением рассматривать гены как конечную причину всего. Следовательно, нам легко объяснить любую разницу, существующую между разными группами людей, различными наборами генов у их представителей.
Есть масса анекдотических примеров этой пристрастности. Один из первооткрывателей ДНК Джеймс Уотсон неоднократно навлекал на себя неприятности высказываниями о том, что генетическая разница лежит в основе культурных различий. Например, он утверждал, что цвет кожи связан с врожденным либидо: «Поэтому мы говорим “латиноамериканский любовник”
[301]. Вы никогда не услышите об английском любовнике – только об английском пациенте». Уотсону пришлось покинуть должность руководителя лаборатории в Колд-Спринг-Харбор из-за предположения, что африканские гены обусловили меньший интеллект у всех, кто живет на этом континенте, по сравнению с населением остального земного шара
[302]. Точно так же Nike столкнулась с отрицательной реакцией после выпуска Nike Air Native – ботинок, якобы созданных для «характерной формы ноги американских индейцев»
[303]. Эта рекламная кампания вводила в заблуждение утверждением, что все американские индейцы имеют одинаковое строение ступни, которое отличается от конфигурации прочего населения.
Когда я жил в маленьком городке Обаме в префектуре Нагасаки, то привлекал массу внимания, так как был первым человеком с Запада, который там поселился. Многие из тех, с кем я встречался, пытались объяснить мою чужеродность в их культуре исходя из некой предлежащей биологической сущности. Например, частым наблюдением, которое люди делали относительно меня, было то, что японцы едят рис, в то время как иностранцы – хлеб. Эта тема для разговора всегда возникала, когда я ел рис. Некоторые шли дальше и предлагали объяснение, почему такая культурная разница существует: потому что кишечный тракт иностранцев слишком короток, чтобы правильно переваривать рис. Идея о том, что у иностранцев другое строение кишечника, достаточно широко распространена в Японии. В 1988 году японское Министерство внешней торговли и промышленности официально заявило: говядину из Америки нельзя ввозить в страну, потому что она не подходит для японского пищеварения
[304]. Другой человек рассказывал мне, что о причинах популярности патинко (чего-то среднего между денежным автоматом и вертикальным пинболом) в Японии, но не на Западе. Дело в неподходящей форме больших пальцев иностранцев, которыми неудобно правильно поворачивать рычаг. Моя причудливая от природы внешность, кажется, не могла выйти из головы людей, которые взаимодействовали со мной. Кто-то даже однажды выразил удивление, как же сильно мой нос был забит во время простуды, что стал таким огромным.
Гены в качестве конечной причины культурных различий отражены и в литературе. Примером может послужить противоречивая книга «Неспокойное наследие» (A Troublesome Inheritance) бывшего репортера New York Times, специализировавшегося на научных открытиях, Николаса Уэйда. Он пытался обрисовать ситуацию таким образом, что расы главным образом биологическое явление и что от генов напрямую зависит то, что люди ведут себя по-разному в различных частях света. Так, Уэйд считал, что Ближний Восток остается без четкого управления, потому что люди, живущие там, обладают племенными генами. Китайцы сторонятся инноваций, поскольку обременены генами традиционализма. Промышленная революция началась в Англии, так как англичане наделены генами производительности. А экономические проблемы Африки коренятся в том, что гены африканцев никогда не эволюционировали для того, чтобы их носители жили в сложных городских условиях. Уэйд, по крайней мере, прямо указывает на то, что все его выводы чисто гипотетические. Это соответствует действительности, ведь он не предлагает никаких генетических доказательств в подкрепление своих теорий. Генетики определенно не согласились с его интерпретацией исследований генов. Более 140 известных ученых подписали письмо, осуждающее такое видение литературы по их специальности. Причем работы многих из них процитировал Уэйд при выстраивании своих аргументов
[305]. Позиция, согласно которой нам нужно обратиться к генам, чтобы объяснить культурные различия, становится особенно неубедительной, если вспомнить о других областях исследований. В них можно обнаружить много свидетельств того, что культурные, экономические, географические и политические факторы способствуют разнице между народами
[306].
Влияние неравномерно распределенных по миру генов на разные социальные характеристики, подлежащие количественной оценке, кажется вполне вероятным – к этому вопросу мы вернемся в следующей главе. Но есть одна проблема в использовании генов для доказательства различий между группами – такая аргументация полностью зависит от точки во времени, с которой мы рассуждаем о народах. Как отметили Джонатан Хайдт и Стивен Пинкер, в 1930-е годы было бы абсолютно очевидным искать воинственные гены у немцев и мирные – у евреев-ашкенази, чтобы объяснить поразительные демографические различия. Но политические события XXI века, напротив, заставляют нас искать ровно противоположные гены в немецком и израильском народах
[307]. Точно так же можно связать небольшое число нобелевских лауреатов среди китайцев с недостатком у них генов, отвечающих за инновации. В XV веке Китай далеко опережал Запад в научном прогрессе
[308]. Но из-за наших эссенциалистских наклонностей для многих единственным удовлетворительным объяснением разницы между группами остается постулирование воображаемых сущностей, которые дают почву для этих различий.
