Если взглянуть более широко, то история 2 будто учит нас поменьше полагаться на гены при объяснении социальной реальности. Я и мои ученики Анита Шмалор и Бенджамин Ченг выясняли установки людей по отношению к этническим различиям
[344]. Большой выборке взрослых американцев предложили прочитать одно из двух эссе, написанных по образцу историй 1 и 2 соответственно. В первом утверждалось, что можно узнать о географических предках через гены, а во втором – что число вариантов генов у людей невелико по сравнению с другими видами. Затем участникам задавали вопросы по длинному списку стереотипов. Например: «Почему у африканцев хорошо развито чувство ритма?» или «Почему у японцев самая длинная средняя продолжительность жизни?». Что мы обнаружили? Те, кто прочитал эссе по истории 2, в отличие от тех, кто читал материал на основе истории 1, рассматривали эти стереотипы как результат человеческого опыта, а не генетической предрасположенности. Когда мы концентрируемся на схожести генов, то больше не ждем, что этнические различия окажутся результатом разницы в генетике
[345].
Вторая история показывает, что раса в большей степени является социальным конструктом и что мы разделяем львиную долю генов со своими собратьями. Эти факты вселяют надежду на будущее межрасовых отношений. Я надеюсь, что история 2 оказала такое же влияние на читателей этой книги. Но мы также остаемся уязвимы перед очарованием первой позиции. Нетрудно заметить культурные различия во всем мире: люди из различных мест смотрят на вещи, действуют и думают по-разному. Наши эссенциалистские предубеждения заставляют нас объяснять эту видимую разницу генетическими причинами. Такой подход привел к одной из самых разрушительных идей, которые когда-либо видел мир, – евгенике.
Глава 7. Сущности и обманчивая привлекательность евгеники
Трудно представить более презираемую во всем мире идею, чем евгеника. Это слово обозначает «хороший от рождения». Соответствующая философия послужила моральным обоснованием холокоста и попытки нацистов избавить мир от тех, кого они считали «нежелательными». Логика, стоящая за евгеникой, проста. Ее суть выражают следующие высказывания: «Размножение слабоумных… является ужасной угрозой для нации» или «Однажды мы поймем, что наша главная обязанность и неотвратимый долг состоят в том, чтобы порядочные граждане правильного типа оставили после себя тех, кто унаследует их добрую кровь».
Но с учетом того, насколько сильно евгеника ассоциируется с нацистами, вас удивят авторы этих высказываний – Уинстон Черчилль и Теодор Рузвельт соответственно. Как бы уничижительно люди сегодня ни относились к евгенике, в первой половине ХХ в. эта идея была широко распространена во всем развитом мире и пользовалась популярностью среди ведущих ученых и генетиков того времени. Соблазн евгеники наиболее ярко иллюстрирует силу эссенциалистского мышления. Пожалуй, даже более красноречиво, чем другие явления, рассмотренные в этой книге. Широкое евгеническое движение начала ХХ в. основывалось на поиске сущностей, лежащих в основе двух характеристик: интеллекта и криминальных наклонностей. Мы исследуем то, как наши эссенциалистские предубеждения вплетены в евгенику. Вначале рассмотрим роль сущностей в умственных способностях и преступности. Затем обсудим, каким образом интерес к этим базовым единицам сформировал евгеническое движение.
Интеллект и сущности
Какой у вас коэффициент интеллекта? Вы знаете, что это? О сомнительности тестов на интеллект говорит уже тот факт, что вам, вероятнее всего, никогда не сообщали ваш IQ, даже если он формально замерялся психометристом. И не верьте никаким тестам в интернете – они, как правило, не валидны. Возможно, вы проходили тестирование в школе, и вам никогда не сообщали ваши результаты, как мне, например. Тогда, скорее всего, это единственный тест на интеллект в жизни, результат которого для вас остался неизвестным. Эти баллы никогда не указываются в школьных аттестатах и не раскрываются за пределами семьи или школы. В некотором роде результаты тестов на IQ оберегаются как государственная тайна. Почему же столько секретности вокруг этих оценок?
Наша озабоченность коэффициентом интеллекта связана с тем, как мы понимаем его. Его воспринимают не так, как другие показатели ума вроде успехов в правописании или арифметике. В 1934 году один из ведущих исследователей в этой области, сэр Сирил Бёрт, определил интеллект как «врожденную, всеобъемлющую способность… унаследованную и сформированную не в результате учения или упражнений… не изменяемую родом деятельности или усилиями, которая присутствует во всем, что мы говорим, или делаем, или думаем»
[346]. Согласно этой точке зрения, которая не чужда и многим современным психологам, мы рождаемся с определенным уровнем интеллекта и не можем никак на него повлиять. Приведем мнение и другого ученого, одним из первых применявшего IQ-тесты, Чарльза Спирмена. В 1931 году он сказал, что «нельзя путем обучения заставить человека повысить свой умственный уровень подобно тому, как невозможно привить ему способности становиться выше ростом»
[347]. Часто интеллект воспринимают как нечто неизменное – продукт врожденных сил, скрытых от взора, который предопределяет потенциальный вклад человека в общество. Иными словами, умственные способности часто воспринимают как сущность. Как и в случае с другими базовыми единицами, понятие интеллекта имеет много психологической подоплеки.
Важно ли, что люди относятся к умственным способностям как к сущности? Несомненно, да. Я впервые столкнулся с последствиями такого восприятия, когда преподавал английский язык в Японии. Культуры отличаются друг от друга с точки зрения их отношения к интеллекту. Так, японцы не воспринимают его в качестве сущности, в отличие от большинства представителей западного мира. Когда я был в Японии, то коллеги меня часто ругали за излишнюю похвалу учеников. Например, студент с трудом отвечает на вопрос на ломаном английском, а я его подбадриваю словами «отличная работа!». Но японские преподаватели спрашивали: «Как вы можете ожидать, что они будут совершенствоваться, если они якобы уже хорошо справляются?». Мне показалось это любопытным. Это мнение прямо противоположно тому, чему меня учили на курсе психологии в университете. А именно: что люди имеют свойство работать усерднее, когда уверены в своей способности справиться с задачей. Основная причина разного отношения к похвале студентов заключалась в том, что я воспринимал интеллект как сущность, в отличие от остальных преподавателей.
